Зал взорвался. София не подозревала, что сдержанные тамплиеры могут так бурно выражать восторг и одобрение.

София продолжала стоять, будто окаменела. Она не могла пойти с Кэлом и не могла остановить его.

И тут раздался крик.

Время странно замедлилось, звуки поднявшейся паники казались далекими, приглушенными. Сама София не кричала – в этом не было смысла. Мимо бежали обезумевшие тамплиеры, ища спасения. Их восторг от идеи уничтожить всех ассасинов растворился в ужасе, вызванном появлением одного-единственного ассасина, который нанес удар в самое сердце ордена.

София развернулась и медленно, все еще пребывая в заторможенном состоянии, пошла по направлению к залу – против потока бегущих, спотыкающихся, путающихся в своих мантиях тамплиеров. Она почувствовала, как кто-то на ходу коснулся ее руки, оставив в воздухе след запаха пота и свежести дождя, а потом исчез.

Он мог убить без разбора еще с десяток заклятых врагов, но пришел забрать жизнь только одного человека.

Забрать только одну вещь.

София поднялась на сцену, где не было никого, кроме тела ее отца. Убийца был искушен в своем деле: быстрое движение клинка – и практически мгновенная смерть. В этом убийстве было больше милосердия и сдержанности, чем в самом Алане Риккине.

Из раны все еще текла кровь, образуя лужицу под неподвижным телом. От слез у Софии плыло перед глазами, она с трудом перевела взгляд с лица отца на его правую руку.

Яблоко Эдема исчезло, вместо него в мертвой руке лежало обычное зеленое яблоко.

Цугцванг.

И словно что-то оборвалось внутри у Софии.

– Это моя вина, – произнесла она.

Это было не самобичевание, а истинная правда. Она была соучастницей, она желала этого, и каждый ее шаг неумолимо вел к этому мгновению – и вот ее отец лежит на синем ковролине сцены в луже крови. Она сжигала себя, чтобы произвести впечатление на этого человека, пытаясь своим умом, своими научными открытиями завоевать его любовь. Она прилагала невероятные усилия, чтобы найти для него Яблоко, и она нашла. Но была слишком слаба, чтобы выразить отцу открытое неповиновение, когда он обнажил перед ней свою истинную природу.

И она не смогла предупредить отца, когда ассасин пришел его убить.

– Я верну Артефакт старейшинам, – услышала София свой собственный голос.

К ней подошел Макгоуэн, но она не могла отвести глаз от того, что видела перед собой. И смотрела она не на лицо отца, не в его застывшие от удивления глаза, а на зеленое яблоко в его руке.

В этом зеленом яблоке не было необходимости. Это было послание тамплиерам… и Кэл предугадал, что София увидит его первой.

Что бы ни сделал Алан Риккин, он был ее отцом – единственным родителем. Сейчас она стала сиротой. Кэл не просто забрал у него жизнь, забрал возможность измениться. Лишил Софию шанса сблизиться с отцом, достигнуть взаимопонимания и наконец начать уважать человека, связанного с нею на уровне ДНК. И теперь она никогда не сможет задать отцу вопрос и выяснить, кем была та женщина с ее лицом в капюшоне ассасина.

Каллум Линч оборвал настоящее Алана Риккина, вместе с ним и его будущее растворилось, как голографические фигуры, создаваемые «Анимусом» в процессе имитационного моделирования.

А этого дочь Алана Риккина не сможет простить.

– Линч, я сделаю это ради себя, – сказала София.

Она почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине. Внимание тамплиеров было направлено на нее. Слезы больше не текли по ее побледневшему лицу. Она сжалась и застыла от горя, как кровь, что больше не текла из раны отца. Она медленно повернулась, точно зная, кого увидит у себя за спиной.

Эллен Кэй, сцепив руки в замок, молча стояла в окружении нескольких старейшин и смотрела на Софию.