|
Бонасера с секунду колебался, потом нагнулся к волосатому уху дона, почти касаясь его губами. Дон Корлеоне слушал, словно священник на исповеди, глядя в невидимую даль и не произнося ни звука. Это продолжалось довольно долго, пока Бонасера, наконец, не кончил нашептывать и не выпрямился во весь рост. Дон окинул его недобрым взглядом. У Бонасера раскраснелись щеки, и лицо покрылось испариной, но он посмотрел дону прямо в глаза. Дон наконец ответил: - Этого я сделать не могу. Ты требуешь слишком многого. Бонасера ответил громким и ясным голосом: - Я заплачу тебе, сколько запросишь. Услышав эти слова, Хаген нервно встрепенулся. Сонни Корлеоне скрестил руки и насмешливо улыбнулся из своего угла, - казалось, он только сейчас заметил разыгрывающийся в кабинете спектакль. Дон Корлеоне встал из-за стола. Лицо его все еще ничего не выражало, но от голоса веяло холодом. - Мы с тобой знакомы много лет, - сказал он могильщику. - До сегодняшнего дня ты ни разу не приходил ко мне за советом или помощью. Я не могу припомнить, когда в последний раз ты пригласил меня к себе на кофе. А ведь моя жена - крестная твоей единственной дочери. Давай будем откровенны. Ты отклонил мою дружбу. Боялся быть моим должником. Бонасера промямлил: - Я не хотел навлечь на себя беду. Дон поднял руку: - Нет. Не говори. Америка показалась тебе раем. У тебя была хорошая профессия, ты нажил состояние. Ты думал, что Америка - самое безопасное место на земле. Ты не позаботился о том, чтобы обзавестись надежными друзьями. Ведь тебя охраняла полиция. Ведь существует, в конце концов, правосудие, призванное защищать таких честных и добропорядочных граждан, как ты. Ты не нуждался в доне Корлеоне. Очень хорошо. Я оскорблен в своих лучших чувствах и я не намерен просто так дарить свою дружбу людям. Дон выдержал паузу и насмешливо-презрительно улыбнулся Бонасера: - Теперь ты приходишь ко мне и говоришь: "Дон Корлеоне, сотвори суд справедливости". И даже в этой твоей просьбе не чувствуется уважения ко мне. Ты не предлагаешь мне своей дружбы. Ты входишь в мой дом в день свадьбы моей дочери и говоришь (дон изменил голос, подражая Бонасера): "Я заплачу тебе, сколько ты запросишь". Нет-нет, я не обиделся, но разве дал я тебе повод относиться ко мне с таким неуважением? В голосе Америго перемешались горе и страх: - Америка была так добра ко мне. Я хотел быть хорошим гражданином. Я хотел, чтобы моя девочка была американкой. Дон хлопнул в ладоши, будто подводя итог своему решению: - Это ты хорошо сказал. Очень хорошо. Так нечего жаловаться. Судья вынес приговор. Когда пойдешь в больницу, прихвати цветы и коробку конфет для твоей дочери. Будь доволен. В конце концов, ведь дело не так уж серьезно: парни молодые, горячие, один из них - сын влиятельного политического деятеля. Нет, дорогой Америго, ты всегда был честным человеком. Несмотря на то, что ты отклонил мою дружбу, я готов положиться на слово Америго Бонасера больше, чем на слово любого другого человека. Так дай же мне слово, что ты отбросишь все эти глупости. Прости. Забудь. Жизнь полна несчастий. Жестокая насмешливость и презрительность, с которыми все это было произнесено, и едва сдерживаемый гнев дона Корлеоне превратили несчастного могильщика в кисель, но он смело произнес: - Я прошу твоего справедливого суда. |
