Некоторое время наш разговор вертелся вокруг таких тем, как «Старый моряк» Чосера, политическая подоплека крестовых походов, средневековый подход к жизни и такой изумивший Юстаса факт, что Оливер Кромвель запретил празднование Рождества. Я обнаружил, что под высокомерием и раздражительностью Юстаса скрываются пытливый ум и незаурядные способности.

Вскоре я понял причину его дурного настроения. Мало того, что его болезнь была сама по себе тяжким испытанием, она была также источником отчаяния и причиной крушения надежд именно в тот период, когда он только начал получать удовольствие от жизни.

— В следующем семестре я бы уже окончил начальную школу… и стал бы носить цвета своего колледжа. Довольно мерзко себя чувствуешь, когда вынужден оставаться дома и брать уроки вместе с такой противной девчонкой, как Джозефина. Да ведь ей всего только двенадцать лет!

— Понимаю. Но ведь вы, наверное, изучаете не одни и те же предметы?

— Ну, конечно, она не изучает высшую математику… или латынь. Но разве приятно учиться у одного и того же учителя вместе с девчонкой?

Я попытался пролить бальзам на его оскорбленное мужское достоинство, заметив, что Джозефина кажется весьма разумным ребенком для своего возраста.

— Вы так думаете? А мне вот кажется, что она ужасно глупая. Она безумно увлекается детективными историями… слоняется повсюду и во все сует нос, а потом записывает все в черную записную книжечку и делает вид, что много чего обнаружила. Просто глупый ребенок — вот что она такое, — с чувством превосходства заявил Юстас. — Как бы то ни было, а девчонки не могут быть сыщиками, — добавил он. — Я ей так и сказал. Мне кажется, что мама совершенно права и что чем скорее Джо отправится в Швейцарию, тем лучше.

— Неужели ты не будешь по ней скучать?

— Скучать по ребенку такого возраста?! — высокомерно воскликнул Юстас. — Конечно же, не буду. Бог мой, жизнь в этом доме — сущий ад! Мама без конца ездит в Лондон и, запугивая несчастных драматургов, заставляет их переделывать пьесы, подстраиваясь под нее, устраивает ужасные скандалы без всякого повода. А папа с головой погружается в свои книги и иногда даже не слышит, если к нему обращаешься. Не знаю, за какие грехи мне достались такие нелепые родители! Или возьмем дядю Роджера… он всегда такой безумно дружелюбный, что делается жутко до дрожи. Тетя Клеменси ничего себе, она хоть и тормошит людей, но иногда мне кажется, что она немножко не в себе. Тетя Эдит неплохая, но она старуха. Здесь немножко повеселее стало, когда вернулась София… хотя иногда она бывает резковата. А вам не кажется, что у нас довольно странная семья? Где это слыхано, чтобы бабушка по возрасту годилась человеку в тети или старшие сестры? Я хочу сказать, что из-за этого чувствуешь себя каким-то ужасным ослом!

Я отчасти понимал его чувства. Я помнил, хотя и смутно, какой чрезмерной чувствительностью отличался в возрасте Юстаса. Помнил, какой ужас охватывал меня при мысли, что могу показаться не таким, как все, или что мои ближайшие родственники могут чем-нибудь выделиться среди других.

— А твой дедушка? — спросил я. — Ты его любил?

При этих словах на лице Юстаса промелькнуло странное выражение.

— Дедушка, — заявил он, — был явно антисоциальным типом.

— В чем же это выражалось?

— Его ничего не занимало, кроме извлечения прибыли. Лоренс говорит, что это просто преступно. К тому же он был величайшим индивидуалистом. А со всем этим нужно беспощадно расправляться, разве не так?

— Ну вот, — сказал я довольно жестоко, — с ним и расправились.