— Кому и зачем понадобилось покушаться на жизнь Джозефины?

Отодвинув кончик носового платка, нянюшка бросила на меня зоркий взгляд.

— Вы, наверное, уже успели узнать, что это за ребенок, мистер Чарльз. Она любит обо всем знать. Всегда была такой, даже когда еще под стал пешком ходила. Спрячется, бывало, под столом и слушает, о чем болтают служанки, а потом хвастает тем, что она про них кое-что знает. Это как будто возвышало ее над всеми. Видите ли, надо признать, что мать ею совсем не занималась. Двое другие детей росли красивыми, а эта всегда была дурнушкой. Хозяйка не раз называла ее не своим ребенком, говорила, что ее, наверное, подменили. Я за это осуждаю хозяйку. Уверена, что именно из-за этого ребенок стал таким угрюмым. Это может показаться странным, но девочка возмещала отсутствие внимания к себе тем, что узнавала всякое о людях, а потом намекала им, что ей кое-что известно. Но ведь поймите, небезопасно так вести себя в доме, где бродит убийца!

Действительно это было небезопасно. В связи с этим мне вспомнилось кое-что еще. Я спросил у нянюшки, не знает ли она, где Джозефина хранила свою черную записную книжку вроде дневника, в которой делала всякие записи.

— Знаю, о чем вы говорите, мистер Чарльз. Она ее всегда прятала. Я не раз видела, как она писала что-то в этой книжке и то и дело сосала свинцовый карандаш. Я ей говорила: «Не делай этого, ты отравишься свинцом», а она в ответ: «Не отравлюсь, потому что он только называется „свинцовый карандаш“, а на самом деле в нем нет никакого свинца, а есть графит». Я, правда, не поверила этому, потому что, если вещь называется «свинцовый карандаш», то, надо думать, в ней содержится свинец.

— Очевидно, так должно было быть, — согласился я. — Но по сути дела, Джозефина была права. (Джозефина всегда была права!) Так как же насчет этой книжки? Не знаете, где она ее прятала?

— Не имею понятия, сэр. Она все в такой тайне держала!

— А когда Джозефину нашли, книжки при ней не было?

— Нет, мистер Чарльз, не было при ней никакой книжки.

Может быть, кто-нибудь взял эту книжку? Или, возможно, она сама спрятала ее где-нибудь в своей комнате? Мне пришла в голову мысль пойти и поискать ее самому. Я не знал, которая из комнат принадлежала Джозефине, и когда в нерешительности стоял в коридоре, откуда-то донесся голос Тавенера:

— Идите сюда. Я в ее комнате. Взгляните, вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я перешагнул через порог и замер в изумлении.

Небольшая комнатка выглядела так, как будто по ней пронесся торнадо. Ящики комода были выдвинуты, и их содержимое вытряхнуто на пол. Матрац и постельные принадлежности были сдернуты с кроватки, коврики свалены в кучу, стулья перевернуты, картины сдернуты со стен, фотографии вытащены из рамок.

— Боже мой! — воскликнул я. — Что все это значит?

— А как вы думаете?

— Кто-то что-то искал?

— Именно так.

Я оглянулся вокруг и присвистнул.

— Но кто же, черт возьми? Ведь наверняка никто не мог прийти сюда и проделать все это так, чтобы ни одна живая душа ничего не услышала и не увидела!

— Почему бы и нет? Миссис Леонидис проводит все утро в своей спальне, делает маникюр, звонит своим приятелям по телефону и примеряет наряды. Филип сидит в библиотеке, поглощенный своими книгами. Нянюшка на кухне чистит картошку и лущит бобы. В такой семье, где всем известны привычки каждого, не так уж трудно проделать все это. И еще вот что я хочу сказать: любой из живущих в этом доме мог обделать это дельце… и установить западню для девочки, и перевернуть вверх дном ее комнату. Но этот человек спешил, у него не было времени, чтобы обыскать комнату спокойно.