Бэби и ее сестра были настолько похожи друг на друга, настолько
словно бы составляли одно целое, что у нас в мыслях они навсегда остались
нераздельными. Напрасно было бы напоминать нам о том, что наша вторая дочка
умерла совсем малюткой. Для нас она росла и развивалась наравне с той,
которую богу угодно было сохранить нам и с которой мы всегда неразлучны.
Бэби становилась старше, и сестра ее тоже становилась старше; Бэби умнела и
хорошела, и сестра ее умнела и хорошела вместе с нею. Я убежден, что если
завтра мне суждено перейти в лучший мир, я найду там дочку, в точности такую
же, как Бэби сейчас, и разуверить меня в этом так же трудно, как в том, что
живая Бэби здесь, рядом со мною.
- Я понимаю вас, - тихо молвил его слушатель.
- Что до самой Бэби, - продолжал мистер Миглз, - то внезапная потеря
сестры, бывшей ее живым портретом и подружкою всех ее игр, а с другой
стороны, преждевременное приобщение к великому таинству, которое всех нас
ожидает, но которое не так уж часто поражает нежное детское воображение, -
все это не могло, разумеется, пройти для нее бесследно. К тому же мы с ее
матерью поженились, будучи уже в годах, и сколько бы мы ни старались
приноровиться к возрасту Бэби, ей всегда приходилось вести при нас чересчур,
так сказать, взрослое существование. Случалось ей прихворнуть, и врачи не
раз говорили нам, что для нее весьма полезна как можно более частая перемена
климата и воздуха, особенно в нынешнюю пору ее жизни - а также советовали
заботиться о том, чтобы она не скучала. Вот мы и колесим по всему свету,
благо я уже теперь не должен с утра до вечера стоять за конторкой в банке
(хотя молодые мои годы прошли в бедности, иначе, смею вас уверить, я женился
бы на миссис Миглз гораздо раньше). По этой причине вы имели возможность
встретить нас в Египте, где мы исправно обозревали пирамиды, сфинксов,
пустыню и все, что еще полагается; и по этой же причине Тэттикорэм суждено
со временем превзойти по части путешествий самого капитана Кука *.
- Я вам от души признателен за доверие, которое вы мне оказали своим
рассказом, - сказал его слушатель.
- Не стоит благодарности, - возразил мистер Миглз, - мне это и самому
было приятно. А теперь, мистер Кленнэм, позвольте в свою очередь задать вам
вопрос: решили вы, наконец, куда направитесь отсюда?
- Правду сказать, нет. Такому перекати-поле, как я, все равно куда ни
понесет его ветер.
- Не взыщите за непрошеное вмешательство, но почему бы вам не поехать
прямо в Лондон, - сказал мистер Миглз тоном доверенного советчика.
- Возможно, так оно и случится.
- Вы говорите, словно это не зависит от вашей воли.
- А у меня нет воли - точней сказать, - он слегка покраснел, - нет
того, что могло бы сейчас определять мои поступки. Я с детства привык
чувствовать над собою деспотическую власть; получил воспитание, которое не
сделало меня гибким, а попросту сломило; потом меня заковали в цепи долга,
который был навязан мне извне и который навсегда остался мне чуждым; в
двадцать лет, прежде чем я получил право располагать собой, меня услали на
другой конец света и держали там в изгнании вплоть до кончины моего отца,
что произошло год тому назад; всю жизнь я тянул лямку, которая мне была
ненавистна - так чего же от меня ждать теперь, когда молодость уже осталась
позади? Воля, надежда, цель. |