Я долго стоял напротив здания КГБ, не решаясь перейти дорогу и открыть потемневшую от времени дверь. Наконец, собравшись с духом, перешел дорогу, открыл массивную дверь и вошел.

Стоявший на посту прапорщик с синими петлицами взял у меня повестку.

— Подождите минутку, — произнес он и кому-то позвонил. — Ждите, вас вызовут.

Я присел на железный стул и стал ждать. Мимо меня деловито сновали молодые мужчины.

— Абрамов, — вдруг услышал я и, подняв голову, увидел человека, махавшего мне рукой.

— Паспорт у вас с собой? — поинтересовался он.

Я кивнул и достал паспорт.

Мы вместе вошли в неприметную дверь и оказались в небольшом кабинете, в середине которого стоял стол и один стул.

— Присаживайтесь, — предложили мне. — Меня зовут Смолин Виталий Павлович. Комсомолец?

Я опять кивнул.

— Вот что, Абрамов, — серьезно сказал Смолин. — Отдел кадров КГБ решил рассмотреть вашу кандидатуру для работы в нашем аппарате. Несмотря на ваши неоднозначные взаимоотношения с органами милиции, ну вы сами знаете какие — длинные волосы, джинсы и так далее, мы считаем, что ваша кандидатура вполне может удовлетворить наших коллег из Таджикистана. У вас ведь там ни родных, ни знакомых? Это очень хорошо. Пройдете медкомиссию, и если у вас не выявят нарушений, начнем оформлять документы о приеме на работу.

— Постойте, постойте, Виталий Павлович! А вы не хотите спросить, желаю ли я работать в вашей структуре? Почему вы за меня уже все решили? У меня мать, старая больная женщина, и я бы не хотел ее бросать на произвол судьбы!

— Ты, Абрамов, комсомолец! А девиз комсомола — «Если Родина скажет надо, комсомол ответит «есть!».

— Поймите меня правильно, у меня мама одна. Она очень больна. Я не могу ее оставить!

— А долг перед Родиной у тебя есть? — навис надо мной Смолин. — У тебя есть две сестры, которые присмотрят за матерью! Не нужно ею прикрываться.

— А как же долг перед родителями? Он что, менее важен, чем перед Родиной? — отчаянно выкручивался я. — И почему я должен служить в Душанбе, а не в Казани? Оставьте меня здесь, и у меня не будет никаких сомнений. Разве это невозможно?

— Короче, Абрамов, — начал сворачивать разговор Смолин, — вот тебе направление на обследование. Пройдешь и сразу ко мне. Не вздумай хитрить, а то привлечем за дезертирство. Что так смотришь? Да, представь себе, за дезертирство!

Я вышел из кабинета и, миновав стоящего на посту прапорщика, направился на улицу. Теперь понятно, почему мои друзья поменяли джинсы на костюмы. Их так же, как и меня, вызывали.

В этот день на учебу мне не хотелось, и я сразу же вернулся домой, чтобы хоть как-то успокоить мать.

Моя мама была человеком старой закалки и хорошо помнила предвоенные годы, когда людей не только арестовывали по ночам, но вот так же, как и меня, приглашали в органы НКВД, откуда те уже не возвращались никогда.

Я рассказал ей о предложении КГБ и моем нежелании ехать так далеко от дома.

Но, к своему удивлению, в течение нескольких дней успешно прошел медицинскую комиссию, получил на руки заключение и приехал в КГБ.

— Молодец, Абрамов, — довольно усмехнулся Смолин. — Ты единственный из сокурсников прошел медкомиссию. Надо же, один! Из всего вашего потока.

— Виталий Павлович! Я опять хотел бы заострить вопрос о месте службы. Я не хочу никуда ехать. У меня здесь мать, в конце концов, квартира!

— Что значит мать, квартира? А интересы Родины тебе, выходит, по боку? Если каждый из нас будет выбирать место, где служить, что тогда будет? Будет анархия, бардак, а не государство! Извини, но эти вопросы решаю не я, а большое начальство.