-  Я быстро. Десять минут - не больше!

    Ныряю в темноту подъезда… Все! Дурацкую улыбку - прочь! Первого - кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.

    Сучонку - по шее. А еще лучше - за шею, за «яблочко», и пусть зовет своего сладенького Алика!

    Знакомая дверь - уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что - не попадут.

    Шаги!

    Я ждала вопроса, дурацкого «Кто там?», но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский - в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.

    -  Вы?!

    Можно не отвечать - вопрос риторический. «Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?»

    Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый - для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог…

    Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть - за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой…

    -  Ни звука! Дернешься - больно будет! Понял? Если понял - кивни!

    Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит - стонет. Я же предупреждала!

    -  Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?

    Кивок. Вот и хорошо!

    -  Теперь - вниз! Медленно!

    Он подчиняется без звука - то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!

    Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.

    -  Стой! Налево, в подвал!

    Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают - тискаться. Вот и мы этим делом займемся!

    Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.

    Отбрасываю гражданина Залесского к стене.

    -  Стоять! Дернешься - стреляю. У меня глушитель - не услышат!

    Кажется, поверил. Дыхание стало чаще - страшно! А мне каково, ублюдок?

    -  Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!

    -  Добрый… добрый вечер…

    -  Отвечать будете тихо и короткими фразами. Ясно?

    -  Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!

    Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!

    Я прислушиваюсь - наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал!

    -  Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер? Молчит. Затем изумленное:

    -  К кому?

    Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?

    -  К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда - Эмма.

    Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул?

    Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.

    «Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!»

    «Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель…»

    Выключаю.