– Вы были ему верным другом, Хавьер. Отец не доверился бы вам, считай он по‑другому. Если когда‑нибудь я вам понадоблюсь, можете на меня рассчитывать. Я отвечаю за свои слова и сделаю все, что потребуется, даже то, что сделал отец.

– Об этом даже не смей и думать, Абдулла!

– Да тут и думать нечего. Но рассчитывать на меня вы можете во всем.

– Я и в самом деле нуждаюсь в твоей помощи, – сказал Фалькон. – Твоя мать бывает в доме Диури в Фесе?

– Конечно. Она наведывается туда ежемесячно. Считает это своим долгом из‑за отца. Но знать о вашем плане она не должна. Она очень привязана к Мустафе. Как пишет отец, Мустафа ему был вместо брата, мама и относилась к нему всегда соответственно.

– А тебе он был дядюшкой.

– Самозваным, – сказал Абдулла, стрельнув глазами в Фалькона. – В письме отец этого не касается, но Мустафа – человек влиятельный. Не говоря ни о чем другом, он крупный делец, у него большая торговля коврами. Туристы носят его на руках, хоть он и презирает их от всей души. Я бы не советовал вам лезть в это дело.

– Юсра нужна мне, чтобы проникнуть потом в дом Диури.

– Это вполне реально. Что может быть естественнее для нее при теперешних обстоятельствах, чем поездка в Фес, чтобы выразить сочувствие другим женщинам в семье и погоревать вместе с ними? От нее этого и ждут, – сказал Абдулла. – А что, эта женщина с вами, эта Консуэло, она что, мать этого мальчика?

Фалькон кивнул. Его поразила трансформация юноши – из разболтанного долговязого подростка, каким он был всего месяц назад во время их совместно проведенного отпуска, в последние полчаса он превратился в осмотрительного и целеустремленного молодого человека.

– Лучше ни Лейле, ни маме ничего не говорить насчет мальчика. Женщины семейства Диури очень хорошо друг друга знают, а моя мать – плохая актриса, – сказал Абдулла. – По приезде она сразу же встретится с матерью Мустафы, а это страшная женщина. Возможно, она и не совсем в себе, но глаз у нее зоркий.

– Хорошо, но как в таком случае я проникну в дом?

– Мать буду сопровождать я, но беседовать с женщинами не пойду, останусь внизу и открою вам дверь.

– Ты знаешь этот дом?

– Мне знаком там каждый закоулок. Детьми мы с Лейлой часто играли в нем, а вам же известно, что такое дети, их привычки. Мы облазили весь дом, исследуя все ходы и выходы, все потайные места и черные лестницы. Не беспокойтесь, Хавьер. Все получится. Думаю, что разумно будет поехать нам туда раздельно. Мы поедем в Фес как убитые горем родственники, – продолжал Абдулла, записывая и передавая Фалькону свой номер мобильника, – а вы позвоните мне, когда будете готовы, и я постараюсь, чтобы в фесском доме все прошло гладко, без сучка без задоринки.

Они вновь обнялись. Абдулла прошел к двери, сунул ноги в бабуши. Фалькон чувствовал за всеми этими действиями неустанную и напряженную работу его мозга.

– Ничто не заставит меня отступить, Хавьер, – сказал юноша.

– Но помни, Абдулла, что отец пожертвовал жизнью, чтобы ты не перенес тех страданий, что выпали на его долю. Ты ведь прочел письмо. Он не хотел быть шпионом и не хотел подобной судьбы для тебя.

Они выехали в Фес, когда облака в западной стороне горизонта горели ярко‑алым пламенем, а красный солнечный диск уже клонился к западу. Фалькон ехал молча.

– Мне кажется, я слышу твои мысли, – спустя полчаса проговорила Консуэло, – но не полностью, не до конца.

– Все та же проблема, – отозвался Фалькон. – Доверие. Не знаю, не сделал ли я только что серьезной ошибки, приняв на веру то, что думал об Абдулле его отец.