|
(Бедный, несчастливый парень прогуливался по кварталу, покуривая сигарету, и последнее запечатлевшееся в ее памяти было то, как он бежит за машиной). Затем она направилась к флористу, потом к другому – к тем из них, для которых имя Мэй-фейр так же благозвучно, как прекрасны немедленно и в огромных количествах скупаемые ею пышные букеты из золотых коллекций. Затем она промчалась по двойному пролету, как они называют длинный мост через озеро, подъехала к Блэквуд Мэнор, где и вышла из машины: босая, в болтающейся на худом, как ске-лет, теле больничной пижаме, с кожей, покрытой синяками и кровоподтеками – настоящий ужас с копной рыжих волос, велевший Жасмин, Клему, Аллену и Нэшу отнести все цветы в комнату Квинна, потому что, мол, она получила распоряжение от самого Квинна устлать ими кровать под пологом. Это была завязка. Не волнуйтесь. Расстроенные и сбитые с толку, они сделали, как ими было сказано. В конце концов все знали, что Мона была любовью жизни Квинна до тех пор, пока обожа-емая тетушка Куин, путешественница по всему миру и великая выдумщица, не убедила Квинна сопровождать ее в "самой последней" поездке по Европе, затянувшейся почему-то на три года, а когда он вернулся, Мона оказалась в Медицинском центре вне его досягаемости. Потом Квинн был обращен, бесчестно и жестоко, и следующий год спрятал от него Мону за больничным стеклом, слишком слабую, чтобы она была в состоянии написать хотя бы записку или взглянуть на ежедневный подарок Квинна – букет цветов, и… Но вернемся к беспокойно суетившимся слугам, которые размещали цветы по комнате. Сама же изможденная девочка, – ей же только двадцать, конечно же, она девочка, – настолько ослабла, что не смогла самостоятельно подняться по закругленной лестнице и Нэш Пенфилд, галантный гувернер Квинна, слава Богу оказавшийся настоящим джентльменом, отнес ее наверх на руках и уложил на "цветочное ложе", как она назвала усыпанную цветами постель, и при этом дитя уверяло, что у роз нет шипов, и слабым прерывающимся голосом декламировала Шекспира: "Молитесь, оставьте меня на брачном ложе, убранном цветами и покойном, и пусть мне приготовят могилу". Как раз в этот момент тринадцатилетний Томми появился в дверях спальни и был так рас-строен зрелищем, представшим его взору, а его боль от утраты тетушки Куин была еще так све-жа, что он начал дрожать с головы до ног, а удрученный Нэш увел его прочь, в то время как Большая Рамона осталась причитать тоном, делающим честь ее драматическим талантам: "Эта девочка умирает!" На что маленькая рыжеволосая Офелия расхохоталась. Что еще? Да, она попросила прине-сти ей баночку диетической газировки. Жасмин решила, что малышка приготовилась отдать богу душу, к чему по сути и шло, но девочка сказала "Нет!" и заявила, что желает видеть Квинна и просила всех покинуть комнату, но когда примчалась Жасмин с пенящейся газировкой в стаканчике, из которого торчала изогну-тая соломинка, оказалась не в силах это выпить. Вы можете прожить в Америке всю жизнь, но никогда не увидеть смертного в таком состоянии. Но в восемнадцатом веке, когда я родился, такие вещи никого не удивляли. В мое время люди умирали от голода на улицах Парижа. Они умирали прямо на глазах. Ситуация повторилась в девятнадцатом веке в Новом Орлеане, когда стали прибывать ир-ландцы. Можно было наблюдать толпы истощенных до последней степени попрошаек. Теперь же вам придется присоединиться к иностранной миссии или отправиться в больничную палату, чтобы увидеть людей, страдающих как Мона. Большая Рамона заметила между прочим, что как раз в этой кровати умерла ее собственная дочь (маленькая Ида) и что эта кровать не подходит ослабшему ребенку, но Жасмин, ее внучка, велела ей заткнуться. Мона же начала смеяться так неистово, что стала захлебываться и сотря-саться, как в агонии. |
