|
– Что вы видите? – Ничего, – уверил я. – Вы не можете ее видеть. Я обещал ей. Никто не поднимется наверх. Ради Бога, оставьте ее в покое! – воскликнул я со всей убежденностью. Внезапно я по-чувствовал отчаяние. – Дайте ей умереть так, как она хочет! Дайте ей уйти! Она уставилась на меня, пораженная моей эмоциональной вспышкой. Вдруг внутренняя боль отразилась на ее лице, будто она больше не могла держать ее в себе. Или дело было в том, что мой выпад, явно долго сдерживаемый, разжег в ней внутренний огонь. – Он прав, – сказал отец Кевин. – Но вы же понимаете, мы должны еще побыть здесь. – Недолго, – сказала Ровен. – Мы потихоньку подождем. Но если вы хотите, чтобы мы по-кинули… – Нет, нет, нет, конечно же, вам здесь всегда рады, – сказал я. – Mon Dieu! И снова я услышал призрачный смех. "Твое гостеприимство немногого стоит! – сказал дядя Джулиан. – Жасмин не предложила им даже круасана или стакана воды. Я потрясен". Я был горько удивлен, но сомневался, что это правда. Почему-то меня это тревожило, даже рассердило. В то же время я слышал кое-что, что никто в комнате, исключая, пожалуй, смеюще-гося призрака, не мог слышать: Мона плакала, нет, всхлипывала. Мне нужно было идти к ней. Хорошо же, Лестат, будь монстром. Вышвырни самую интересную женщину, которую ты когда-либо встречал, прочь из дома. – Слушайте меня, вы, оба, – сказал я, не спуская с Ровен глаз, а потом бросая взгляд в сто-рону отца Кевина. – Я хочу, чтобы вы отправлялись домой. Мона, как и вы, обладает магической силой. Ее ужасно расстраивает, что вы здесь. Она это чувствует. Это делает ей еще больнее. (Это было правдой. Разве нет?) Я собираюсь покончить с этим, мне нужно возвращаться, чтобы успокоить ее. Пожалуйста, уезжайте. Вот что она хочет. Это дало ей сил приехать сюда. Я же обещаю связаться с вами, когда все закончится. Пожалуйста, уходите. Я встал и сделал следующее: взял Ровен за руку и поднял ее с кресла. "А ты настоящий грубиян", – заметил призрак с омерзением. Отец Кевин был уже на ногах. Ровен взирала на меня, пораженная. Я провел ее в коридор, потом к парадной двери. Пове-яло летним жаром и благоуханием цветов. – Вам пора, – сказал я. – Но кислород, морфий? – спросила Ровен. Грудной голос, так его принято называть. Зву-чит очень соблазнительно. Но и за легкой укоризной угадывался все то тот же конфликт, та же непостижимая греховная сила. Мы стояли у парадного выхода, две маленькие фигурки рядом с огромными колоннами. Сиреневые сумерки внезапно смягчились, а время потеряло пропорции. Будто вечность сгусти-лась вокруг фермы Блэквуд. Я слышал, как в темноте ночи поют птицы, как в отдалении издает негромкие булькающие звуки болото. Отец Кевин степенно отдавал распоряжения. Внесли медицинские приспособления. Я не мог отпустить от себя эту женщину. Мне нужно было что-то сказать ей. Призрак смеялся. Я начал испытывать неловкость. В чем твой секрет? Я ощутил ментальный толчок, как будто она протянула руки и пыталась сдвинуть меня с места. За ее плечом маячил призрак. Этот удар нанесла она, никто не мог, кроме нее. Ее лицо застыло в угрожающей красоте. Едва заметно она встряхнула волосами так, чтобы они упали на щеки. Глаза сузились. – Позаботьтесь о Моне ради меня, – сказала она. – Я люблю ее всем сердцем. Вы не можете представить себе, что значит для меня неудача с Моной, что все мои способности, все мои день-ги… – Конечно, я знаю, как вы ее любите, – сказал я. – Я люблю ее, хотя едва с ней знаком. Жалкий лепет. Эта женщина страдала. Страдал ли я? Призрак осуждал меня. Высокий мужчина за ее спиной, но она его не чувствовала. Что это было, что невольно тянуло меня к ней? Что-то настолько ужасное, что ложилось тенью на все ее существование. |
