|
– Это бы выглядело, как если бы молящийся требовал полной определенности. Но последний год я была не готова к определенности. – Ах да, понимаю, – сказал я. – Продолжай. – Происходили всякие вещи. Люди хотели, чтобы я умерла. Что-то случилось. Кое-кто… Они хотели, чтобы для меня уже все закончилось. – Ты хотела через это пройти? Она ответила не сразу. Потом сказала: – Я хотела этого избежать. Но когда кое-кто, кое-кто… Мои мысли стали… – Стали? – Стали примитивными. – Нет, нет, не так, – настаивал я. – Как выйти из комнаты. Как спуститься по лестнице. Как попасть в лимузин, как достать цветы, как добраться до Квинна. – Я понимаю. Поэтично. Специфично. Но не примитивно. – Цель, облагороженная поэзией. Может быть, – сказала она. – "И вот пришла она в венке из диких трав". Так я и сделала. – Так и есть, – согласился я. – Но до того как ты смогла это сделать, ты собиралась сказать что-то. О кое-ком. Тишина. – Потом пришла Ровен, – сказала она. Ты не знаешь мою родственницу Ровен. (Я не знаю?) Всполох боли в ее сияющих глазах. – Хорошо, да, пришла Ровен, – сказала она. – У Ровен была сила, чтобы… – О ком она больше думала, когда хотела тебя убить: о тебе или о себе? Она улыбнулась. – Я не знаю. Скорее всего, она и сама не знала. – Но она поняла, что ты знаешь, зачем она пришла и не применила свою силу. – Я сказала ей. Я сказала: "Ровен, ты пугаешь меня! Прекрати! Мне страшно! И она рас-плакалась. Или это была я? Наверное, это я расплакалась. Это был кто-то из нас. Я так испуга-лась! – И поэтому ты убежала. – Да, убежала. Конечно же, убежала. – "Она меж тем обрывки песен пела". Она снова улыбнулась. Расскажет ли она о женщине-ребенке? Она лежала очень тихо. Я чувствовал тревогу Квинна и его любовь к ней. Все это время он не убирал руки с ее плеча. – Я не умираю, – сказала она удивленно. – Я здесь. – Нет, не так, – поправил я. – Все кончено. – Мне нужно вернуться в прошлое и вспомнить, какие у меня были желания. – Нет. Не нужно. Это смертный разговор. Теперь ты – Мона, рожденная для тьмы. Я пытался осторожно донести до нее это, наблюдая, как улыбка то появляется на ее губах, то пропадает. Бледные веснушки усеивали ее лицо, мягко сияла безупречная кожа. – Вот так. Позволь своим глазам насладиться тем, что ты видишь. Больше цветов для тебя, ощущений, о которых ты не могла и мечтать. Темная кровь – чудесный учитель. Ты дрожишь, потому что думаешь, что боль вернется. Но тебе больше не почувствовать той боли даже, если ты захочешь. Перестань дрожать. Я не шучу. Прекрати. – Что ты хочешь, – спросила она, – чтобы я покорилась тебе или крови? Я тихонько рассмеялся. – Почему-то женщины всегда удивляют меня, – сказал я. – Мужчины нет. Думаю, я вообще недооценивал женщин. Это меня расстраивает. Они так милы, будто не из этого мира. Она откровенно рассмеялась. – Что ты подразумеваешь под "не из этого мира"? – Имя вам – Великая тайна, моя сладкая. – Впечатляюще, – сказала она. – Хорошо. Тогда подумай об Адаме из Библии. Я имею в виду того парня, жалкую тряпку всех времен, который пожаловался Всемогущему богу, Созда-телю, Яхве, сотворившему звезды: "Она сказала мне съесть яблоко!" Да, я хотела сказать, что этот несчастный сотворенный из грязи мужчина, не более чем бесхребетное, безнадежное ни-чтожество! Вот, что есть настоящий грех! Вот начало падения! – Все так, но, когда ты видишь прекрасную женщину, вроде тебя, с твоими зелеными гла-зами, в такой приятной близости, прелестный голосок произносит умные слова, в то время как на тебе не надето ни нитки, а ты смотришь на меня с таким выражением, будто знаешь все тайны Мироздания, то невольно начинаешь чувствовать себя в шкуре Адама. |
