К ее возвращению Кейн отыскал кремень, огниво и зажег свечи. Когда она вошла, он поспешно накинул на ноги одеяло. Леа стало страшно: в комнате; полумрак, эта таинственная нога, про которую она; слышала столько историй… Что там у него? Неужели одна нога короче другой? Или вместо ступни копыто? Реднор слегка нахмурился, и она поспешила к постели.

– Кубок я в темноте не нашла, но если вас устроит, то вот поешьте, – пробормотала Леа.

Ее дрожащий голос заставил Реднора пожалеть о том, что он был излишне суров с ней.

– Все в порядке, – нежно сказал он. Медленно, словно растягивая удовольствие, он начал есть. Вдруг он повернулся и внимательно посмотрел на Леа. Лицо ее было совершенно бесстрастным, только щеки немного порозовели.

– Большое спасибо, – в голосе Кейна звучали ласковые ноты. – Ты очень любезна.

– Не стоит благодарностей, – ответила Леа.

– Прости, я был резок. Но после любовных игр можно только спать.

Так вот почему он разозлился! Простота объяснения привела Леа в восторг.

– Милорд! Но вы не подсказали мне, как вести себя! Я никогда не буду больше так делать! – воскликнула Леа, а про себя подумала: «И в самом деле, как просто все объяснилось!»

– Ты хорошая и послушная, Леа. Я хотел бы… У меня для тебя кое какие новости, правда, не очень хорошие. Мне нужно вернуться в Уэльс.

Она не проронила ни слова, и сомнения вновь стали мучить Кейна.

– Твой отец поднял моих людей на восстание против меня. – Ему хотелось как то задеть ее, теперь он ждал, что она испугается. Даже при скупом свете свечи он увидел, как она побледнела.

– Это правда?

– Неужели я похож на обманщика? – «Интересно, что она будет делать, – пронеслось в голове у Реднора. – Будет упрашивать не ехать? Или говорить, что все это вздор?»

Девушка лежала молча и неподвижно. Против отца она не решилась сказать ни слова, ведь тогда она показала бы свое неуважение к нему. Муж, чего доброго, подумает, что она и к нему непочтительна. Реднор даже не догадывался, как жестоко обращался старый Пемброк со своей дочерью. Но и знай, он об этом, все равно не потерпел бы ее пренебрежительного отношения к отцу. Реднор считал, что, даже если он, Кейн, будет с ней груб, она все равно должна быть вежлива.

Слезы застилали Леа глаза, но она все же сдерживалась. Больше всего на свете она хотела прижаться к Реднору и попросить его не уезжать, но боялась, что он снова оттолкнет ее. Муж говорил, что ее слезы приводят его в ярость. Мама говорила, что упрашивать мужчину – значит, унижаться.

– Тебе, похоже, ни до чего нет дела, – заметил обманчиво мягким тоном Реднор.

– Я думаю, здесь какая то ошибка, – отозвалась, наконец, Леа. – Впрочем, вам известно все лучше, чем мне, поэтому поступайте так, как сочтете нужным.

– А что ты будешь делать, когда я уеду?

Сил у Леа больше не осталось, и после этих слов она горько расплакалась.

– То, что вы прикажете, милорд, – сквозь рыдания проговорила она.

– А если я велю тебе поехать в Пейнкастл и там дожидаться моего возвращения?

– Да, милорд, конечно. Даже если вы прикажете мне поехать с вами в Уэльс, я поеду с радостью!

Реднор мучился, не зная, что ему теперь и думать. Секунду назад она вела себя так, словно ей ни до чего нет дела, а сейчас рыдает и готова ехать с ним хоть в горы, хоть на войну – куда угодно. Возможно, Филипп был прав, говоря, что Пемброк приставил к нему Леа как соглядатая.

– Я не могу взять на войну женщину. Кроме того, я уезжаю на рассвете – ты не успеешь собраться, даже если захочешь. Уэльс – не лучшее место для такой хрупкой девушки.

– Но вы не можете бросить меня здесь, милорд! Я умоляю вас – не оставляйте меня!

Похоже, Леа на самом деле не хотела с ним расставаться.