Слезая с коня, Реднор болезненно поморщился, однако, когда он повернулся к отряду, лицо его не выражало ровным счетом ничего. – А где еще один?

– Мы его не нашли, – покачал головой Филипп. – Следы есть, но они обрываются…

Ни один мускул не дрогнул на лице Реднора, только что то изменилось в глазах. Даже Одо, который не очень хорошо знал командира и гнева его никогда не видел, и тот испугался. А Седрик тихонько свистнул сквозь зубы – он давно находился на службе у Кейна и догадывался, что сейчас последует, хотя и не очень понимал причину его гнева.

– Охотник, не видящий следов, останется слепым, Филипп. А охотнику, который не может разобраться в них, ноги не нужны, Саймон… – Люди слушали Реднора, даже не решаясь просить о снисхождении. Он тем временем продолжал: – Седрик, приготовь ка на всякий случай лук да проследи за этими бесполезными ищейками. Вздумают удрать – стреляй, но не убивай. Смерть от стрелы слишком хороша для них.

Последние слова Реднор произнес по английски, и валлийцы, хоть и не поняли, что он сказал, догадались о приказе по действиям Седрика. «Самое страшное во всем происходящем, – подумалось Одо, – это бесстрастное выражение лица Кейна».

– Кто ты и откуда? – спросил Кейн молоденького пленника.

Тот так трясся от страха, что едва мог говорить. Оказалось, мальчик из местных. Да, он действительно следил за отрядом, но никакого зла причинить не хотел. В их деревне поговаривали, что с востока придут люди и превратят замок Реднора в развалины. Другие говорили, что с замком Кейна ничего не случится и жителям деревень надо платить налог только Реднору и больше никому. В деревне шли бесконечные толки, поскольку пришло время сбора налогов, а никто не появлялся. Люди не знали, кому верить – тем, кто приходил с востока, или тем, кто живет в замке. Вот его и отправили посмотреть, не едет ли кто нибудь. Мальчик все продолжал объяснять, но Реднор молчал, словно ничего не слышал.

– Если ты не замышлял ничего дурного, то почему сбежал твой дружок? – произнес, наконец Кейн. – Легкая порка, я думаю, пойдет тебе на пользу. Может, тогда ты запоешь по другому. Эй! – Он резко повернулся, ткнул пальцем в Одо и заговорил по английски: – Ступай, срежь хороший прут, сорви с негодника лохмотья да стегай, пока я не прикажу остановиться.

Мальчик бросился Реднору в ноги.

– Милорд! Умоляю вас, не делайте этого! Я сказал все, что знал, честное слово! Я не знаю, почему убежал Лэллин. Может, он испугался. Мне тоже было страшно, и я тоже побежал… Что хотите, спрашивайте, я все расскажу! – Юное чумазое лицо было искажено гримасой неподдельного ужаса.

Реднор почувствовал дурноту, подступившую к горлу. Как же его выводили из себя все эти крики и мольбы, от которых он свирепел еще более. Он ненавидел отца за то, что старик всегда держался так спокойно, слушая жалобы и просьбы. Реднор хоть и научился владеть собой в таких ситуациях, но чужие слезы доводили его почти до исступления. Внутри его все разрывалось на части. Один голос кричал: «Еще!», а другой в ту же секунду: «Хватит!» Он дал Одо пройти к пленнику и вдруг непроизвольно стиснул зубы, словно бить будут его, а не мальчишку.

Седрик вновь тихонько присвистнул. Одного взгляда на Одо было достаточно, чтобы понять, какие душевные муки испытывал молодой солдат. До зелени бледный, Одо, не мог отказаться выполнять приказ. Седрик чувствовал себя виноватым, ведь именно он привел юношу в отряд Реднора. Сам то он давно уже привык к таким вещам, да и порка – наказание еще не самое страшное.

Березовый прут с оттяжкой стегнул первый раз, и мальчик закричал. Одо, чтобы хоть как то унять тошноту и ужас от того, что он это делает собственными руками, распалялся все больше и бил все сильнее. Мальчик зашелся непрерывным криком.