Я… я что нибудь придумаю, и ты не будешь мучиться. Бедный ребенок, я дурно обращался с тобой! – Ему стало неловко за свою грубость. В последнее время такие приступы внезапного неукротимого гнева случались у него все чаще – очевидно, сказывалась тяжелая походная жизнь и недостаток отдыха.
– Клянусь вам, милорд, я всем довольна! Только умоляю вас, не говорите ничего моему отцу. Он убьет меня! Милорд, объясните, что я сделала не так? Может, я что то не то сказала? Только не злитесь на меня! – Он сделал шаг в ее сторону, и Леа съежилась, словно испуганный зверек. – Я никуда не пойду, милорд, только умоляю вас, не бейте меня!
– Бить тебя? Но за что? За свой собственный скверный характер? – Кейн ласково прикоснулся к волосам Леа. – Не надо больше думать об этом. Я постараюсь вести себя помягче, мне не хочется, чтобы ты боялась меня. – Он прикрыл глаза и горько усмехнулся. – Хорошенькое начало помолвки. Ломаю тебе руки, пугаю так, что ты совсем уже ничего не понимаешь. – Он наклонился, поднимая ее на ноги. – Не позволяй мне пугать тебя, Леа. Я зверею от твоего страха. – Последняя фраза прозвучала настолько странно, что Кейн сам расхохотался. – Я то много чего в жизни повидал, а ты еще совсем молоденькая. Но я постараюсь запомнить эту безобразную сцену и больше не допускать ничего подобного. Ты и, правда всем довольна и сможешь забыть мою грубость?
Убедившись, что буря миновала, Леа робко улыбнулась сквозь слезы, хотя и продолжала дрожать как осиновый лист.
– Правда, правда, милорд! Я всем очень довольна. Вы, милорд, совсем не грубы со мной. Отец часто обращается со мной куда резче, но никогда не просит прощения.
– Он что, бьет тебя? – удивился Кейн.
– Конечно, нет, – поспешно ответила Леа. Девушка страшно перепугалась: вдруг Кейн решит, что она вздумала судить отца. – Просто я так часто делаю глупости, да и вообще я ужасно бестолковая. Ему нельзя не замечать моих ошибок… Разве я поумнела бы, если б не отец?
Она робко взглянула на лорда Реднора. Кейн выглядел измученным и пристыженным. Это явилось для Леа полнейшим откровением и неожиданностью. Она привыкла к неукротимому характеру своего отца, смирилась со вспышками необоснованного гнева, считая, что все дело во взрывном темпераменте Пемброков. Леа жила, свято веря, что все мужчины таковы. У нее самой на душе было как то неуютно от случившегося, но особенно ее смущало и почему то пугало, что Кейн признал перед ней свою вину и попросил прощения. Так с ней себя еще не вел никто.
Но Леа не могла знать, что причина неожиданной ярости Кейна таилась не в усталости или дурном характере, а в том страхе, что гнездился у него глубоко в душе. Изнурительная борьба с этим страхом и явилась истинной причиной охватившего его гнева. Реднор вообще считал своим проклятием эти вспышки неконтролируемой ярости.
– Прошу вас, ну, присядьте, – взмолилась Леа.
Он покорно опустился в кресло и повернул лицо к огню. Леа заботливо поправила подушки. Кейн молча смотрел на огонь, потирая руки, словно они у него замерзли. Девушка опустилась перед ним на колени и начала расстегивать пряжку ремня, на котором крепился меч. Филигранной работы змеи и птицы, вытесненные на мягкой, но прочной коже ножен, привели ее в совершенное изумление. Отец, ужасный скряга, все хорошие вещи прятал по сундукам… Лорд Реднор откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул, когда Леа, наконец, сладила с пряжкой. Постепенно она стала стягивать с него по очереди все доспехи.
Чувствовалось, что оттащить меч ей стоило немалых усилий. Затем она сняла накидку, прикрывавшую кольчугу. Под кольчугой оказалась бархатная рубашка со ржавыми пятнами на плечах. Эта рубашка привела Леа в недоумение. Она отлично знала: бархат стоит немалых денег, его привозят в Англию в очень малых количествах. |