Хоть Жан Пьер и перерыл там все вверх дном, пытаясь найти какую бы то ни было зацепку – как никак, бывший оперативник, – но свежий взгляд Софьи на привычные ему вещи не помешает. Может, упустил что то важное или не придал чему то значение.

А Софья так вот сразу что нужно разглядит заметит? Кто знает, кто знает! Лично она в этом даже не сомневается.

Ну что, погладила себя, любимую и ужасно талантливую, по головке, похвалила пока что ни за что, подбодрила для верности? Теперь за дело!

Глава 7. ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД… ЕСЛИ ЭТО НЕ МЫШЕЛОВКА

Софья ехала одна в лифте и пощипывала себя за щеки. Они словно одеревенели от приклеившейся к губам намертво искусственной… нет нет, назвать улыбкой это вынужденное мимикрирование язык не поворачивался. Так долго растягивать губы ей еще не приходилось ни разу. Без привычки трудновато. К этому, наверное, нужно приучаться с детства.

Она вдруг вспомнила внука соседки, семилетнего вежливого умненького мальчика с исключительно приветливым лицом, приехавшего в гости к бабушке аж из самой Америки. Стоило кому нибудь – включая собак и кошек – на него взглянуть, как уголки его губ мгновенно, как по незримой тайной команде, растягивались, обнажая зубы. Причем все, сколько их было.

Он напоминал Софье гуттаперчевую куклу, которая начинает делать такие вот манипуляции с губами всякий раз, когда ее дергают за веревочки. В этом было что то нарочитое, бездушное, так как выражение глаз мальчика оставалось отсутствующим.

Словно он еще только собирался начать размышлять, кто перед ним – друг или враг – и как к нему нужно относиться: настороженно или, наоборот, расслабиться и получить удовольствие от общения. Однако его дежурная улыбка, подобно палочке выручалочке, которая всегда при нем, должна была действовать безотказно, обезоруживающе. Ведь предполагаемый враг вполне мог оказаться другом или – при исключительной доброжелательности с его стороны – стать им. Так уже с детских лет умные родители с головой окунули его во взрослую жизнь.

Соседка сетовала, что никак не может уговорить внука пойти погулять во двор с местной ребятней. А когда уговорила, очень пожалела. Тот пришел через час с синяком под глазом. Возмущенная бабуля тут же бросилась на разборки. Поймав малолетнего хулигана, кстати, такого же возраста, как и ее внук, и взяв его за шкирку, приступила к дознанию.

Вот только пацанчик оказался ершистым и ни в какую не собирался признавать себя виноватым. «А чего он все время смотрит и лыбится, как дурак? – предъявил он, охваченный праведным гневом, встречные претензии разъяренной защитнице. – Чего он передо мной зубы скалит? Я же не говорил ничего смешного. Я ему что – клоун, что ли?»

Той ничего не оставалось, как отступиться. Да ей и самой порой казалась не совсем оправданной вечная, словно приклеенная, улыбка на устах внука, которая у него всегда была наготове и для своих, близких, и для совсем посторонних. Больше она внуку гулять одному не предлагала.

Вот тебе и менталитет, взращиваемый с детства. Бедный ребенок потому и отказывался играть с нашими детками во дворе, что принимал их неулыбчивость за опасность, даже угрозу для себя. Но вместо того, чтобы быть попроще, пытаясь подружиться с ребятней, он цеплял на себя – по примеру взрослых – фальшивую улыбку. В надежде на то что получит в ответ такую же фальшивую, которая его вполне устроит и решит все проблемы.

Откуда же ему было знать, что придется столкнуться с суровыми законами действительности и колоритным местным менталитетом, когда ни за что ни про что можно и по шее схлопотать.

Но так ли уж ни за что? А за обман, который дети чувствуют как никто другой? За страх, что не примут таким, какой ты есть на самом деле, вынуждающий притворяться и строить из себя не пойми кого?

К тому же смех без причины – признак дурачины.