— Я знаю, что ты бы сделала. Инстинкта самосохранения у тебя не больше, чем у лемминга. Но мне двадцать девять лет, и я не думаю, что на этом надо остановиться. Я предполагаю прожить на сорок один год больше, видишь ли.

— А что будет теперь? — спросила она.— Мне они ничего не сказали.

— Наполи хочет проверить, правду ли я ему говорил. Когда он убедится, что я действительно не работаю на Фрэнка Тарбока и Уолтера Дробла, он оставит меня в покое. Он позвонит Ральфу, скажет ему, что все о'кей, и Ральф уйдет.

Она выпрямилась.

— Тогда у нас все будет в порядке, да?

— У тебя,— уточнил я.— А у меня все еще останутся Тарбок и Дробл.

— Кто они?

Я забыл, что она не в курсе.

— Дробл был боссом Томми,— объяснил я.— Тарбок работает на Дробла. Тарбок — это тот, к которому меня привозили во вторник вечером.

— А… Но почему Наполи не может просто сказать Дроблу, что ты ни при чем?

— Потому что Наполи и Дробл — враги.— Я рассказал ей все, что мне было известно о феодальных войнах игорных баронов и об участии, которое принимал в этом Томми.

Когда я закончил, она проговорила:

— Это так похоже на Томми. Играть на обе стороны против середины.

— Что ж, всю эту неразбериху он оставил мне.

Откинувшись назад и хмуро глядя в противоположную стену, Эбби сказала:

— Все они охотились за тобой, считая тебя убийцей Томми, а это значит, что ни те, ни другие не убивали его. Это вообще не гангстерское убийство.

— Нет, конечно,— подтвердил я.— Гангстерское убийство — то, что они хотели сделать со мной. Томми — это было случайно.

— Пожалуй… А Луиза все еще где-то пропадает. Я знаю, что это она всему виной.

— Ты не знаешь,— поправил я.— Ты так думаешь, и, возможно, ты права, но знать ты этого не можешь.

— А кто же тогда?

Я пожал плечами.

— Едва ли можно сказать, что я делаю поспешные выводы,— продолжала Эбби,— если я делаю единственный вывод, к которому можно прийти.

Мне нечего было ей ответить, и я перестал об этом думать. Мне пришла в голову совсем другая мысль.

— А как насчет доктора? — спросил я.

Она непонимающе уставилась на меня.

— Доктора? Доктора, который лечил Томми? Ему-то зачем его убивать?

— Да нет. Доктора, который перевязывал мне голову. Которому ты позвонила, и он помог тебе перенести меня сюда.

— Да он даже не был знаком с Томми,— сказала она.— Он вообще никого из нас не знал до прошлой ночи. Что дает тебе повод думать, что убийца — он?

Снова начиналась путаница.

— Я так не думаю,— пояснил я.— Я вообще не об убийстве говорю. Я сейчас говорю о другом.

— А я говорю об убийстве. Кто мог его совершить? Никого не осталось, кроме Луизы.

— Хорошо,— согласился я, не имея никакого желания снова затевать спор.— Наверное, ты права.

— Так что ты имел в виду, когда спрашивал про доктора?

— Мне стреляли в голову. Разве врачи не обязаны сообщать в полицию обо всех случаях огнестрельных ранений?

— Обязаны,— подтвердила она.

— Так что же, разве к нам сюда через какое-то время не придут легавые со своими вопросами?

Она покачала головой.

— Он не сообщит. Я наврала ему, что ты мой приятель, и что мой муж в тебя стрелял, и что мы не вынесем публичного скандала, и я обещала ему, что в случае чего его имя никогда не всплывет.