Пока мы беседовали на морально-этические темы, первая порция снега растопилась, я слил воду в кастрюлю и принес новую. В избушке становилось жарко и, оказалось, вполне уместно снять лишнюю верхнюю одежду. Маша, наконец, сбросила свой плащ, и под ним у нее оказалось «скромное домашнее платье», на которое ушло, я думаю, метров двадцать-тридцать шелковой материи и парчи, не считая кружева и отделки.

    -  Сразу видно, ты хорошо подготовилась в дорогу, - не удержался я от насмешливого замечания.

    Маша, иронии не поняла и согласно кивнула. Выглядела она в обертке из кружева, фестончиков и рюшек очень соблазнительно, только я не представлял, как с нее все это снимать.

    -  Вода уже готова? - спросила княжна, наблюдая, как в тазу тает снег.

    -  Почти, можно начинать раздеваться, - ответил я, предположив, что пока мне удастся снять с нее платье, уйдет часа два и вода вполне успеет согреться.

    -  Как это раздеваться? - удивилась она. - Зачем?

    -  Что значит, зачем? - в свою очередь, удивился я. - Ты что, собираешься мыться одетой?

    -  Ну, не голой же, - ответила она, ввергнув меня в небольшой ступор.

    -  Тогда тебе действительно стоило взять с собой камеристку и десяток сенных девушек, - сказал я, когда прошло неприятное удивление. - Я с такой сложной задачей не справлюсь.

    -  Но ты же сказал, что умеешь мыть голову?

    -  Умею, но не у одетых дам. Здесь для этого нет никаких условий. Представь, во что превратится твое платье и где ты его, потом, будешь сушить?

    Теперь мне показалось, что все, что я думал о наших новых отношениях, не более чем мое живое воображение. Мы оба все это время говорили о разных вещах и не понимали друг друга.

    -  Но я не могу раздеться при тебе, - твердо сказала княжна. - Это просто невозможно!

    Облом, кажется, у меня получался полный. Я не учел, что Мария Урусова принадлежит к новому поколению русских женщин, формировавшихся при мужском правлении страной, и былые вольности дам, времен череды императриц и матушки Екатерины, уже позади.

    -  Ну и не раздевайся, никто тебя не заставляет. Помоешься как-нибудь в другой раз. Я тебе Сандунов предложить не могу, - сказал я, за спокойным тоном, скрывая понятное разочарование.

    Маша последние слова не поняла, но смысл уловила правильно и сердито отвернулась.

    Я слил из таза талую воду и пошел за следующей порцией снега. Когда вернулся, она спросила:

    -  А зачем тебе вода, если я не стану мыться?

    -  Мне самому, я не такой щепетильный, как ты, и меня нагота не путает. Если тебе неприятно, ты можешь отвернуться и на меня не смотреть.

    -  Почему ты со мной так разговариваешь? - обиженно, спросила княжна.

    -  Как так? - уточнил я.

    -  Не так как раньше!

    Удивительно, но как будто она сама этого не понимала! «О, женщина, тебе коварство имя!»

    Я ушел от ответа и сам спросил:

    -  Ты ложиться спать не собираешься?

    -  А ты поможешь мне снять платье? - неожиданно попросила она. - Я все-таки, наверное, помоюсь.

    -  Конечно, помогу, о чем разговор, - тотчас согласился я, разом забыв о своем недавнем разочаровании. Ибо что может быть увлекательнее подобной помощи, нравящейся женщине?!

    Не откладывая дела на потом, Маша повернулась ко мне спиной.