Только я его словам веры не дал. Фартинг – он ведь валлиец, а валлийцы известно какой народ: им ни на волос верить нельзя.
В: Вы доподлинно знаете, что он валлиец?
О: Вернее быть не может. Во первых, выговор валлийский. Обратно же бахвальство да пустословие. Ежели ему поверить, то служил он некогда сержантом в морской пехоте. Человек он будто бы такой бывалый, что куда нам... Выхвалялся изо всех сил, чтобы перед служанками покрасоваться. А касаемо того, кто греховодник, то вольно ему было валить с больной головы на здоровую.
В: Как вас понимать?
О: Девица то сразу рассказать конфузилась, я уж потом узнал. Горничная моя Доркас, сэр. Фартинг вздумал подъехать к ней с амурами. Шиллинг посулил. А она девушка честная и себя соблюдает и никакого повода ему не давала.
В: О чем он еще рассказывал?
О: Все больше про сражения да про свое геройство. И все то норовит пустить пыль в глаза. «Мой друг мистер Браун, мой друг мистер Браун».
Будто не видно, что он мистеру Брауну слуга. Шуму от него, как от целой роты драгун. Препустой человек, сэр. Недаром прозванье у него такое – Фартинг. Медяк и есть. «Медь звенящая и кимвал звучащий» . И уехал не по людски, затемно.
В: Как это было?
О: Да что ж, сэр, оседлал коня и до света ускакал. Ни с кем и словом не перемолвился.
В: Может быть, хозяин услал его вперед за какой нибудь надобностью?
О: Я знаю одно: мы просыпаемся, а его и след простыл.
В: Вы разумеете, что он уехал без ведома хозяина?
О: Не знаю, сэр.
В: Удивил ли этот отъезд мистера Брауна?
О: Нет, сэр.
В: А прочих?
О: Нет, сэр. Они про него даже не поминали.
В: Отчего же вы сказали, что он уехал не по людски?
О: Потому что накануне за ужином он про отъезд и не заговаривал.
В: В каких он был летах?
О: С его слов, в баталии восемнадцатого года он участвовал барабанщиком, мальчонкой. Из этого я вывел, что сейчас ему лет тридцать.
Ежели ошибаюсь, то на год два. И на вид столько же.
В: Да, о наружности. Не было ли в ней чего либо особо приметного?
О: Только усы: он их закручивал, будто хотел изобразить из себя турка.
Росту он повыше среднего, а в теле жирка будет поболе, чем мяса. Уж этому мой стол и винный погреб порукой. Так налегал на еду и выпивку, что повариха пошучивала: сержанта нашего де к Рождеству заколют. Тогда то мы над этим смеялись.
В: Крепкого сложения?
О: С виду крепкого, но то то и оно, что лишь с виду, не будь я Пуддикумб.
В: Не запомнился ли вам цвет его глаз?
О: Темные. Да юркие такие – видать, совесть нечиста.
В: Не приметили вы шрамов, старых ран или чего нибудь в этом роде?
О: Нет, сэр.
В: А хромоты в его походке?
О: Нет, сэр. Сдается мне, что ежели он когда и воевывал, то разве спьяну по кабакам.
В: Хорошо. А тот второй, Дик? Что вы о нем скажете?
О: Слова не проронил, сэр. Да и не мог. Но я по глазам угадал, что Фартинг ему столько же по душе, сколько и мне. Оно и понятно: сержант, по всему видать, имел обыкновение глумиться над ним, все одно как над Джеком Постником . А парень он, как я приметил, расторопный.
В: И безумию не подвержен?
О: Простенек, сэр. К одному только и способен – исправлять свою должность. Во всем прочем убогий. То бишь, умом убогий, а в рассуждении телесной крепости парень хоть куда – я бы такого работника нанял с охотой.
И нрава, похоже, тихого, мухи не обидит. Что бы о нем нынче ни говорили.
В: К вашим служанкам он не приставал?
О: Нет, сэр.
В: А эта горничная, которую они везли, – как ее звали?
О: Имя у нее диковинное – почти как у французского короля, возьми его нелегкая. Луиза, что ли.
В: Француженка?
О: Нет, сэр, наша. Ежели по говору судить, из Бристоля или по крайности из тех мест. |