— Он самый… — ответил Головин.

После канонады выстрелов в подъезде, казалось, наступила мертвая тишина, и лишь тихо подвывал умирающий Конюк.

Глава 25

Я настойчиво постучал в дверь квартиры на втором этаже дома по улице Парковая 13. Открывать никто не торопился, а звонок не работал. Тьфу ты! Снова забарабанил так, что были бы на месте соседи, то непременно повысовывались бы из квартир. Но сосед снизу, Парамонов, убит, а остальные, наверное, на работе. Может, и Кондейкина нет дома? Почему не открывает? На смене — или затихарился, гад?

Я мысленно перебрал в уме расписание его смен. Даже сверился с листочком в блокноте, где записывал его. Конечно, я за ним не следил. Записывать была необходимость, ведь Сёма постоянно привлекался нами в качестве понятого, и мы его включали в различные протоколы: то вещдок осмотреть, то выемку произвести, то на происшествие выехать. Безотказный понятой — в уголовно-процессуальном хозяйстве вещь очень нужная и незаменимая.

Судя по графику, выходной у него должен быть… Прячется от меня? Угрозу почуял? Я решил пугануть его, если он дома, конечно.

— Эй! — рявкнул я в замочную скважину. — Кондейкин, открывай! Или я прострелю тебе дверь и выбью ее на хрен! Открывай! Хуже будет!

Щелкнул замок, и на пороге вырос испуганный Кондейкин. Ага, выманили лиса из норы.

— Что не открываешь? — зло процедил я.

Входить не торопился, но ногу поставил так, чтобы Сёма не смог захлопнуть дверь.

— Андрей Григорьевич? — Кондейкин попятился. — Так я это… спал, не слышал.

— Ой, не ври.

— Чесслово!

Он дёрнул было рукой — не то перекреститься хотел, не то по лбу стукнуть, но тут же, опомнившись, встал снова как было.

— Руки из-за спины вытащи! Чего у тебя там?

— Да ничего… — Кондейкин продолжал пятиться, держа руки за спиной.

Ну всё. Этот кустарный мастер буквально требовал с моей стороны отчаянных мер.

— Руки! — я выхватил пистолет, щелкнул затвором. — Ну!

Сёма, наконец, вытащил их из-за спины — в правой был зажат огромный нож, больше похожий на тесак из фильмов про выживание.

— Нож бросил, спиной повернулся, руки за голову! — выкрикнул я команды.

— Да вы что, Андрей Григорьевич! Это же я!

— Вижу, что не Ален Делон! Руки в гору, сказал!

Сёма подчинился. Холодное оружие брякнулось на пол, сам он послушно повернулся ко мне спиной, а руки поднял.

— Два шага вперед, — продолжал командовать я. — Встал на колени, ноги скрестил, морду не поворачивать.

— Андрей Григорьевич! Что же такое?

— Заткнись, Сёма, выполняй!

Тот снова подчинился. Стоял на коленях, уже на некотором отдалении от брошенного ножа. Лодыжки скрестил, как приказано. Из такой позиции, даже если очень захотеть, невозможно сделать рывок за оружием. А то как-то не хотелось стрелять на поражение, вопросик у меня важный был к нему.

Я надел ему наручники, сцепив руки за спиной. Провел его в комнату и толкнул на диван:

— Сядь!

— Я что? Арестован? — пробормотал Сёма.

— Ты зачем меня с ножом за спиной встречал? — впился я в него хмурым взглядом.

Тот повёл плечом — за неимением, видимо, возможности махнуть рукой в отказе.

— Да это я в работу взял ножичек. Занимался им, дверь вам открыл, а потом сообразил, что по параметрам режик к холодному оружию относится. Как это вы однажды мне говорили, предупреждали. Думал, может, вы не один пришли. С ментами… с милиционерами, то есть. Побоялся, что по 218-й привлекут и изымут.

— Только что говорил, что спал, и вот — уже ножом занимался? Побоялся, говоришь?

— Испугался, ага, вот вам крест, Андрей Григорьевич, — Сёма снова дернулся, будто попытался перекреститься.