|
Когда мы приблизились, я услышал удары молотка. Мы с трудом протиснулись вперед, Сэм великодушно поднял меня себе на плечи, и я увидел Новый Люк — старинную виселицу, которая стояла обычно в Пресс-Ярде, а теперь была собрана на Ньюгейт-стрит, перед тюрьмой. Пока мы ждали, мои сотоварищи зубоскалили насчет того, по какой цене пойдут различные части тела осужденного, когда его рассекут на куски. Почему они взяли этот тон — чтобы скрыть свои чувства? Их действительно нисколько не волновало, что в эти самые минуты в нескольких шагах от нас два человека (был и еще один приговоренный) ожидали в своих камерах шагов шерифа и его помощника? Что один из осужденных был некоторым из них приятелем (пусть даже он их предал), а также возлюбленным одной из женщин? В толпе уже сновали торговцы, которые выкрикивали «жалобные стенания» и «песнь смертника» — то и другое якобы сочинения одного из приговоренных, хотя, как заверила меня Салли, Пег не умел даже подписываться. Вдобавок они сбывали весьма причудливую биографию, о лживости которой лишний раз свидетельствовало описание казни, там содержавшееся. — Он продал свое жизнеописание, чтобы оплатить похороны, — пояснил Сэм. — Того, что останется для похорон, — жизнерадостно дополнил Уилл. Ровно в семь поблизости зазвонил колокол, толпа ответила приглушенными возгласами радости. Я узнал колокол и обернулся. Позади возвышалась церковь Сент-Сепалке, где мы с матушкой останавливались после своего бегства от мистера Барбеллиона, когда мисс Квиллиам привела его на Орчард-стрит. Я понял теперь, почему ее испугал монотонный безжалостный перезвон, знакомый каждому лондонцу: поминальный звон по тем несчастным, кому пришлось при жизни внимать собственным похоронным колоколам. Чуть в стороне находилась вывеска «Головы сарацина», которая тоже почему-то встревожила матушку. — Теперь их ведут в пресс-камеру.[16] — Лицо Барни выражало напряженное внимание. — Кандалы снимают, связывают руки. За минуту до восьми у Двери Должников послышался шум. В толпе перед нами раздались приветственные выкрики. — Что там, Джон? — взмолилась Салли, поскольку с плеч Сэма я видел происходящее лучше всех. — Это они! — объявил я. — Несколько человек, некоторые в темно-зеленых ливреях и с пиками. — Это шериф с помощниками, — сказал Джек. Я описал остальных, в которых мои компаньоны опознали начальника тюрьмы и судейского чиновника. — Вышел еще один, в маске! Это второй осужденный? — Нет, это Калкрафт! — усмехнулся Барни. Конечно. Скрывать лицо под маской пристало скорее палачу, чем осужденному. — Пега ты узнаешь, стоит лишь увидеть! — добавил Барни, и остальные засмеялись. Он сам не подозревал, насколько окажется прав: из дверей уже появился человек в обычном платье, со связанными впереди руками, ступавший немного неловко. Я не сразу понял почему. Боб крикнул: — А ногу-то за что! Она ни в чем не виновата! У него была деревянная нога — «пег»! Вот откуда взялась его злобно-насмешливая кличка! — Блускин! — вскрикнул я, поскольку это был он. Раскаты хохота вслед за шуткой Боба заглушили мое восклицание; услышал его только Джек, смеривший меня таким взглядом, который я не забуду до конца жизни. |
