Элмор Леонард. Ла Брава
Эта книга посвящается Свони, благослови его Боже
Глава 1
– Он уже три года занимается фотографией, посмотри на его работы, – уговаривал Морис. – Вон тот тип. Ты глянь, как он стоит, с каким выражением лица! На кого, по‑твоему, он похож? – На сводника, – ответила женщина. – Он и есть сводник, сутенер вообще‑то. Но я не о том: вот еще та фотография. Исполнительница экзотических танцев, он щелкнул ее за кулисами. Кого‑нибудь тебе напоминает? – Девушка? – Прекрати, Ивлин. Не девушка, а стиль. Атмосфера. Девушка старается подать себя получше, выставляет напоказ свои прелести– все при ней, это да, но ты посмотри на гримерную: вся эта мишура блестящая, дешевые побрякушки… – Хочешь, чтобы я сказала: «Диана Арбю»? – Если б ты сказала «Диана Арбю», это было бы неплохо. Еще можешь сказать: «Дуэйн Майклc», «Дэнни Лайон». Можешь сказать: «Вайногрэнд», «Ли Фридлендер». Хочешь вернуться еще на несколько лет назад? Я был бы очень рад, если б ты сказала: «Уолкер Эванс». – Твой старый приятель. – Еще какой старый. Мы с тобой тогда еще и знакомы не были. – А как тебе вон те? – Ивлин неторопливо обводила взглядом разложенные на столе черно‑белые снимки формата восемь на десять дюймов, переливающиеся в свете флуоресцентной лампы. – Занятно, – признала она. Морис удовлетворенно вздохнул. Ему удалось пробудить ее интерес. – У парня верный глаз. У него есть инстинкт, Ивлин, и он не боится подойти вплотную и сделать свой снимок. Я тебе вот что скажу: у него от природы больше таланта, чем я нажил за шестьдесят лет работы. Он всего года четыре как взял в руки фотоаппарат. – Погоди‑ка, Морис, так сколько же тебе лет? – полюбопытствовала Ивлин. – По‑прежнему семьдесят девять или… – Сколько есть – все мои, – ответил Морис. Морис Золя имел рост пять футов и пять дюймов, вес около ста пятнадцати фунтов, акцент южанина, городского человека, уверенную интонацию знатока. Многие годы опыта и сменявшие друг друга стили смешаны воедино и поданы– кстати или некстати – с небрежным превосходством. Тридцать пять лет назад эта рыжеволосая красотка работала на него, а он тогда был штатным фотографом в нескольких крупных гостиницах и ночных клубах в Майами‑бич. Ивлин Эмерсон– ему нравилось ее имя, и он пел его на разные лады, укладывая рыжеволосую в свою постель. Теперь у нее собственное дело – галерея Ивлин Эмерсон на Коконат‑гроув, и весит она на добрых полсотни фунтов больше, чем Морис. – Чего мне не надо, так это «ар деко», этих импрессионистских ракурсов. Молодежь это любит, но денег у них нет. – При чем тут «ар деко»? – Схватив со стола один из снимков, Морис помахал им перед ее носом. – Он снимает людей. Вот здесь богатые еврейские старухи сидят на веранде гостиницы– разумеется, гостиница тоже попала в кадр. А как же иначе, это ведь часть атмосферы. Кажется, будто время прошло мимо них. А эти, в парке Луммус, – смахивают на стайку птиц, правда, а? Носы кривые, точно клювы. – Старые еврейки из Нью‑Йорка и кубинцы, – подытожила Ивлин. – Это наш город, детка. Он запечатлел Саутбич таким, каким мы его видим сегодня. Он передает его драму, его пафос. А посмотри на того парня, с татуировками… – Кошмар! – Он хотел разукрасить свое тело, сделать себя привлекательнее. |
