– Ничего общего с теми людьми, которых я  знаю, – возразила она, имея в виду фотографа.

– И претензий таких нет, – отрезал Морис – Посмотри: никакого дерьма. Обнаженные факты.

Он чувствует атмосферу и заставляет тебя ее почувствовать.

– Как его зовут?

– Джозеф Ла Брава.

– Ла Брава? Что‑то знакомое.

Морис склонил голову, выставив на обозрение загорелую лысину, поглядел на хозяйку гостиницы поверх очков и пальцем подвинул их повыше к переносице – этот жест заменял ему галантное прикосновение к шляпе.

– Ты, как всегда, в курсе всего. Следишь за событиями. Думаешь, почему я пришел к тебе, а не в какое‑нибудь заведение на Кейн‑Конкурс?

– Потому что ты меня по‑прежнему любишь. Полно…

– Некоторым людям приходится годами рвать задницу, чтобы добиться признания, – развивал свою мысль Морис, – а другие становятся известными за один день. Второго сентября 1935‑го я оказался на Исламораде, работал на ветке Ки‑Уэст железнодорожной линии Флорида Ист‑Коаст, так?

Ивлин была осведомлена об этом во всех подробностях: как ураган обрушился на мост и Морис успел сфотографировать самую страшную железнодорожную катастрофу за всю историю штата Флорида. Двести восемьдесят шесть рабочих, укладывавших в тот день полотно, погибли или пропали без вести. Два месяца спустя Морис уже делал снимки для министерства сельского хозяйства, портрет Америки, сотрясаемой Великой депрессией.

– Кто такой Джозеф Ла Брава, а, Мори? – промурлыкала она.

Морис прикрыл глаза и открыл их, возвращаясь в настоящее, вновь поправил очки в тяжелой оправе, словно переключаясь с их помощью.

– Это Ла Брава сфотографировал того парня, которого сбросили с моста.

– О боже! – выдохнула Ивлин.

– Он ехал со стороны Семьдесят девятой улицы в сторону Хайалиа. Приближаясь к I‑95, увидел наверху у самого ограждения троих парней.

– Повезло, только и всего, – прокомментировала Ивлин.

– Погоди. Тогда ничего еще не было. Эти трое парней вроде бы просто стояли на мосту. Но Джозеф что‑то почуял и съехал на обочину.

– Все равно, ему повезло, – настаивала Ивлин– У него оказалась с собой камера.

– Он всегда берет с собой фотоаппарат. Он ехал в Хайалиа, чтобы там снимать. Он поднимает голову, видит тех парней и сразу вытаскивает линзы для дали. Ты послушай: он успел сделать два снимка еще до того, как они схватили того парня, потом сфотографировал момент, когда они подняли его и, наконец, как он падал, растопырив руки и ноги, словно летел, – тот самый снимок, который напечатали в «Ньюсуик» и во всех газетах.

– Должно быть, неплохо заработал.

– Примерно двенадцать штук за один снимок, – сказал Морис. – Ты еще его выставила в витрине– первая персональная выставка Джозефа Ла Бравы.

– Не знаю, – повторила Ивлин. – Я торгую в основном всякой экзотической чушью. Нынче в моде сюрреализм. Крылатые змеи, цветная дымка…

– К твоему товару надо бесплатно давать слабительное. Ивлин, этот парень– настоящий талант, он своего добьется, я тебе гарантирую.

– Как он выглядит?

– Симпатичный парень, ближе к сорока. Волосы темные, среднего роста, худощавый. Не то чтобы стильный, но вполне ничего.

– Сколько их тут перебывало– сами без носков, зато портфолио битком набито «социально‑значимыми» работами.

– Нет, он не хиппи.