А прямо напротив, еще не тронутые чернотой, но уже оттененные сиреневым и карминным, уходили ввысь ступенчатые горы, поначалу чем‑то поросшие, потом удручающе голые, а дальше и до самого горизонта – а если не видеть этого сверху, то можно предположить, что и до самого края света – снежно‑белые. Облака вихрились в вышине, нацеливаясь пасть на притягательную сахаристость ледников, как только скроется солнце; но пока между ними и незатупленными остриями горных вершин было видно смягченное пепельностью розоватое небо.

Дали небесные, и зачем же занесло сюда таких громоздких и неуклюжих, как мы! Таких совершенных, неуязвимых, бронированно‑скафандровых – в этот мир, который и дик, и чуден.

– Связь, – предупредил Вафель, хотя никто его об этом не просил, и помешал мысли о том, что этот мир был бы почти идеален, если бы поблизости было море.

И тотчас же из клипса донесся голос Сусанина:

– Ау, Варвара!

– Здесь! – поспешно откликнулась она и тут же рассердилась на себя, что голос прозвучал как‑то испуганно.

Ну да, она вылезла из корабля, но ведь этого ей не запрещалось, и скоч с генератором рядом, и она даже не вышла за пределы тени, отбрасываемой "Дунканом". А в конце концов, если что и не так, то каким образом ее можно будет наказать – отправить обратно на Степаниду? Но Сусанин был слишком занят общими бедами, чтобы обратить внимание на оттенки ее интонаций.

– Значит, так: мы лезем под одеяло, то есть под всю эту зеленую толщу. Думаю, что увидим что‑нибудь впечатляющее. Жалко только – темнеет. Мы тут рядом с интересующим нас баобабом обнаружили каменный куб двадцать на двадцать, смахнем с него пыль и зелень и сядем нормальненько, так что ты за нас не волнуйся. С него будем спускаться по силовому коридору, тоже абсолютная безопасность. Спустимся – доложим. Ты там еще не перетрусила, если честно?

– Не успела. Обедала.

– Варвара, не буди во мне зверя!

– Хорошо тому, в ком спит сухопутный зверь…

– Да, о воде: западнее нас, внизу и километрах в шести, либо очень широкая река, либо фьорд. Наша долина ниже твоей метров на сто пятьдесят, так вот что удивительно: с нашей стороны от самых утесов, Фермопил то есть, спускается настоящая катальная горка – так и тянет плюхнуться на задницу, как в детстве. И что удивительно – накатана до блеска.

– Там что, какой‑нибудь выход?

– Явного ничего не просматривается, да и ущелье ведь завалено до полной непроходимости, но может – щель…

– А поверху?

– Вот уж исключено! Видали мы эти ужасы с вертолета. Ну, нам пора. Варвара хотела сказать что‑нибудь традиционное, но не успела – из плошечки снова закапали тугие ртутные дробинки метрономного сигнала. Она тихо вернулась к трапу и медленно поднялась на три ступеньки. Справа от Фермопил солнце, совсем бледненькое и полиловевшее, как накануне ветреного дня, уже коснулось подбородком края ступенчатого амфитеатра. Слева высунулась и стала быстро набирать высоту первая луна, и девушка вспомнила, что на подлете к Чартаруме они насчитали шесть абсолютно безжизненных спутников, достаточно крупных, чтобы ярко светить в ночи.

– Что будем делать? – негромко проговорила Варвара, привыкшая общаться со своими роботами. – Возвращаться на "Дункан" скучно, гулять в полной темноте будет неуютно. Сходим‑ка в гости! Трюфель!

– Слушаю.

– Поставь защитный коридор между кораблями. Напряжение поля минимальное, но если что – усилишь.

Трюфель, как это водится у скочей, о готовности выполнить приказ не доложил, но через десять секунд на потемневшей, почти черной траве пролегла объемная белесая прямая, словно протянулся ватный шнур; из него молочными фонтанчиками выплеснулась струящаяся масса, образовавшая очень зыбкую на вид стеночку, которая, поднявшись метра на два, плавно закруглилась вправо и, упав снова на траву, выстроила полупрозрачный тоннель, упирающийся в спущенный трап соседнего звездолета.