Капитан промолчал, но покосился на Петра с удивлением: похоже, он не понимал, как мальчишка может шутить перед лицом неминуемой гибели. Пётр не стал ничего объяснять.

— Иди сюда, — сказал он Свистку. — У меня, кажется, есть идея. Только, будь добр, прими свой нормальный вид. Для того, что я задумал, боцманская дудка не годится.

— Ещё чего! — возразил Свисток. — Я приложил огромные усилия, чтобы получить право называться Волшебной Боцманской Дудкой. Я — Боцманская Дудка и тем горжусь! И я не позволю… Мама!

Издав панический вопль, Свисток стремительно развернулся в прямую линию и свернулся по-старому, приняв свою первоначальную форму. В следующее мгновение медная загогулина скользнула в ладонь Петра и затаилась там, сложив колкие лапки и втянув глаза.

Пётр оглянулся через плечо и увидел причину, которая заставила Свисток так быстро изменить решение. Причина была треугольная и белая, как парус гоночной яхты. Это был гигантский плавник, который с фантастической быстротой приближался к «Каракатице» с правого борта, идя наперерез обречённому кораблю. Плавник разрезал воду, а под ним угадывалось чудовищное тело размером с атомную подводную лодку. Да, больше всего зто напоминало то, как всплывает подводная лодка, разве что торчавший из воды плавник был не чёрным, как боевая рубка субмарины, а белоснежным.

По команде капитана Раймонда матросы бросились к правому борту. «Каракатица» ощетинилась острыми баграми и длинными тяжёлыми вёслами, но эта жалкая защита выглядела просто смешно, стоило только посмотреть на приближавшийся плавник. Белый как полотно капитан выхватил из ножен бесполезный кортик, готовясь подороже продать жизнь.

Тогда Пётр поднёс Свисток к губам и просвистел заклинание Повтора — то самое, которое показывал Валерке на берегу тихого Царскосельского пруда. Нежная переливчатая мелодия разлилась над палубой, но ничего не произошло.

Сначала Пётр решил, что опять что-то перепутал и заклинание не сработало. Потом он заметил, что яркий солнечный день как-то потускнел. Не то чтобы сделался пасмурным, нет, — солнце сияло на прежнем месте, и море по-прежнему сверкало под его лучами, — но весь этот блеск и сверкание словно потеряли силу, как будто Пётр смотрел сквозь противо-солнечные очки с дымчатыми стёклами.

— Даже солнце померкло, — уныло пробормотал капитан Раймонд. — Это тень смерти коснулась нашего корабля!

Чудовищная белая акула поднялась на поверхность, на ходу переворачиваясь кверху брюхом, как делают многие акулы, готовясь схватить добычу. Её размерам позавидовал бы любой из земных китов, но это была именно акула. Пётр разглядел широкую зубастую пасть, искривлённую в вечной плотоядной ухмылке, и тупые холодные глазки по бокам приплюснутой, похожей на огромное зубило головы. Вблизи было заметно, что акулья голова покрыта глубокими шрамами, а острый передний плавник надорван в двух местах. Брюхо у акулы было бледное, серовато-серебристое. Петра при виде этой твари пробрала нервная дрожь: ей действительно ничего не стоило перекусить «Каракатицу» пополам, как гнилую ветку. Дракон-охотник парил над «Каракатицей», сужая круги, и вдруг неуверенно качнулся в воздухе, забил крыльями, с трудом выровнял полёт и торопливо полетел прочь.

Акула тоже повела себя довольно странно. Её разинутая пасть неожиданно захлопнулась, и Пётр мог бы поклясться, что разглядел на тупой и злобной акульей морде выражение удивления и испуга. Гигантская рыбина растопырила плавники и отчаянно забила хвостом, тормозя своё неудержимое движение, а потом перевернулась обратно на брюхо, стремительно скользнула прямо перед носом «Каракатицы», в последний раз ударила хвостом по воде, подняв целую тучу брызг, и ушла в глубину.

Капитан Раймонд, который стоял зажмурившись и крепко стиснув оскаленные зубы, осторожно открыл один глаз.