Отец брезгливо сморщился, мать отвела глаза. Я замер с вытянутой рукой; в кулаке была зажата солонка. Дед поднял глаза.

– Поставь! – Он взглядом указал перед собой. – Соль из рук в руки не передают. Примета плохая.

5

Спустя годы я рассказал брату про то утро в санатории, про фуникулер, про адмирала с русалкой на груди. Про то, как моряк учил меня нырять по системе карибских охотников за жемчугом. – Ну зачем? Зачем ты все время врешь? – Брат горестно покачал головой, точно я его смертельно расстроил. – С тобой как с человеком, а ты…

Родителей не было. Разговор происходил вечером, на кухне, в редкий момент затишья в нескончаемой череде наших междоусобиц. В приливе откровенности, как дурак, я признался в том давнем приключении.

– Ты был с нами. – Брат говорил медленно, явно сдерживая раздражение. – Я помню. Ты был с нами все утро. В бассейне. И потом. Когда гуляли по парку.

Мне было прекрасно известно, что последует дальше. Что скажу я, что ответит он. Какого черта я все время лезу на рожон? Зачем? Господи, кому и что я хочу доказать? Кому? Себе, в первую очередь.

– У него не было пальца. – Я выставил руку и показал. – Вот этого!

Наши ссоры напоминают обвал в горах. Случайно сорвался булыжник, залепил другой, потом третий, и вот посыпались покатились под откос камни – не удержать лавину. Несется камнепад, растет, ширится. Сметает крушит все на своем пути. – Я говорю правду! – мрачно отрезал я.

Запахло гарью. Валет выругался и, схватив сковороду, сунул ее под кран. Пар, шипя, взмыл к потолку. Мы собирались жарить яичницу.

– Ты посмотри на себя! – Он с грохотом швырнул сковороду в раковину. – Ты ж врун! Урод! Ничтожество!

Брат, похоже, ошпарил себе руку. Со злостью он вывернул кран до упора, подставил ладонь под воду.

За окном совсем стемнело. Малиновая благость заката вытекла в лиловый кисель сумерек. Клеенка на столе блестела, словно залитая сизым лаком. Лицо Валета казалось совсем темным, лишь белая майка да зубы. Должно быть, так выглядят те самые карибские ловцы жемчуга.

– Я говорю правду, – упрямо повторил я.

Вода громыхала в жесть раковины.

– Правду говорю! – крикнул громче.

Валет повернулся. Лениво ухмыльнулся. Воняло сырой гарью и жженым маслом.

– Докажи.

Я оглядел кухню. Как? Валет, снисходительно улыбаясь, наблюдал за мной. Потом он закрутил кран. На кухне стало совсем тихо.

– Докажи, – повторил он почти ласково.

У меня тряслись руки. Как? А он улыбался. Больше всего на свете мне хотелось сейчас вмазать изо всех сил по этой улыбке. Да, родной брат был единственным человеком в этом мире, способным взбесить меня за одну секунду. Уверен, он мог сказать то же самое и обо мне.

Валет старше на год, всего на тринадцать месяцев. Мы с ним похожи, но, всегда и везде есть это проклятое «но», но природа, Бог или кто там занимается изготовлением нас, людей, – так вот, этот творец явно израсходовал все свое старание на брата. Меня же слепил наспех, без особого азарта. Я – как неудачная копия картины, как бракованный оттиск с гравюрной доски. Как никому не нужный повтор. В этом есть логика, если согласиться с братом, что мое появление на свет не было запланировано и является скорбным результатом стечения непредвиденных обстоятельств.

Наше проклятое сходство было для меня досадно стократ – я рос, изо дня в день видя перед собой лучшую вариацию самого себя. Чуть выше, чуть грациознее, чуть мускулистее. Не вихры – локоны. Глаза не просто серые – стальные. Линия подбородка решительнее, жестче. Даже голос, господи, даже голос – и тот у него ниже и глубже тембром.

Мы стояли на темной кухне.