– А они там не взбесятся оттого, что ты звонишь им таким образом? – спросила Анджела.

– Этот парень в подвале – единственный известный мне федик.

– Ну что ж, – Анджела улыбнулась, потирая руки. – Ладно, займемся станком…

– Потом, потом, – ответил я. – Забудь о нем, будто его и вовсе нет.

Дело в том, что больше всего я боюсь взбеситься и прибегнуть к непечатным выражениям при описании этого страшного треугольника: дерзостный печатный станок, Анджела и я. Анджела вечно возится под капотом своего «мерседеса», разбирает и собирает радиоприемники, и она – единственный человек на свете, способный заставить мой печатный станок прекратить дурачества и исправно исполнять свое предназначение. А.  ведь эта задачка кого хочешь сведет с ума!

Особенно сейчас, когда весь мир, похоже, сговорился, чтобы напакостить мне. Поэтому я сменил тему, спросив:

– Ну а как твои дела? Что еще придумал предок?

Но это не помогло.

– Потом поговорим, – заявила Анджела, стягивая свой желтый свитер. – Принеси мой рабочий халат.

Ну что за девушка. Под канареечным свитером был только бюстгальтер, красный, как китайский фонарик. Разве можно злиться на девушку, которая носит под свитером канареечного цвета бюстгальтер цвета китайского фонарика? Нет, такая девушка не может быть совсем уж никчемной.

Я беспомощно пожал плечами, сказал: «Как хочешь» – и пошел в прихожую, чтобы достать из шкафа ее рабочий халат.

Вообще‑то халат этот вовсе не был рабочим. Он начинал свою карьеру как махровый купальный халат, разрисованный оранжевыми и розовыми цветами, столь присущими палитре Гогена, но теперь он был так заляпан чернилами всевозможных оттенков, что выглядел скорее как творение поп‑арта, забракованное на всех выставках. Я принес Анджеле это провальное произведение, и она втиснулась в него, проделав ряд телодвижений, которые навели меня на дурацкие мыслишки.

– Послушай, – сказал я, – может, разложить диван‑кровать?

– Потом, – ответила Анджела. – Где инструменты?

– Там же, где и станок. Но разве нельзя с этим подождать? Слушай, я разложу диван, а?

– Только после беседы с человеком из ФБР, – отрезала Анджела и решительно потопала в спальню.

– Выходи из спальни! – заорал я. – Я хочу заняться любовью!

– Потом, потом, потом, – холодно ответила Анджела, и я услышал бряцание инструментов.

Вот ведь чертова баба.

4

Он прибыл примерно через полчаса – молодой человек, не успевший еще стать настоящим агентом ФБР. Еще были заметны следы его прошлой жизни: кадык, привычка робко улыбаться прекрасным женщинам (Анджеле), голос, интонации которого время от времени менялись. Похоже, ко мне прислали конторскую крысу, и это немного оскорбило меня.

Но первое правило своей работы он усвоил: никогда не говори, как тебя зовут. Что ж, окрестим его Г.

Он вошел, дождавшись моего приглашения, и принялся неловко переминаться с ноги на ногу.

– Ну, вот… – проговорил он наконец и уставился на меня неподвижным взором.

Поначалу я не врубился, но потом до меня дошло, что Г  нуждается в моей помощи. Он не мог открыто признать, что явился по моему вызову, поскольку вызов шел через В существование которого Г  по долгу службы тоже не мог признать. Поэтому он просто вошел в квартиру, робко улыбнулся Анджеле, посмотрел на меня, дернул кадыком и принялся ждать, когда я соблаговолю сломать лед.

Будь это А  или Б,  тертые калачи, я бы малость помариновал их, но этому зеленому бедолаге и без меня жилось несладко, поэтому я сказал:

– Вы очень кстати.