Отец и дядька считали связь Мюррея с СБГН эдаким юношеским закидоном, пустячным грешком. Бывают прегрешения куда более неприятные и дорогостоящие, поэтому старшие родичи весьма снисходительно и великодушно воспринимают этот остаточный (и последний) студенческий синдром в характере своего отпрыска, ум которого являет собой новенький остро отточенный клинок, призванный защищать законность и правопорядок.
– Я принес бумаги по делу о налогах, Джин, – сообщил мне Мюррей. – Ну, ты помнишь, твоя тяжба с городскими властями. Тебе надо подписать одно‑два заявления. Но, как я понял, у вас новые затруднения?
– Вообще‑то нет, – ответил я. – Во всяком случае, закон тут бессилен.
– Расскажи ему, Джин, – заканючила Анджела. – Мюррей знает, как быть.
– Не хочу отнимать у него время, – возразил я, думая про себя, что мне не хочется обсуждать этот вопрос с Мюрреем именно потому, что он, возможно, и впрямь знает, как быть (если что и поломает когда‑нибудь нашу дружбу, то лишь эти дурацкие уколы зависти, которые я время от времени чувствую, но я стараюсь держать себя в узде).
Мюррей взглянул на часы.
– У меня есть десять минут, – сообщил он. – А потом надо будет тащиться через весь город. Десяти минут вам хватит?
– Забудь, Мюррей, – сказал я. – Тут совсем другая история. Что я должен подписать?
– Я сама тебе все расскажу, Мюррей, – подала голос Анджела. – Кто‑то ведь должен это сделать.
– Нет! – встрял я. – Ты все перепутаешь. Ступай лучше завари Мюррею чашку чаю. А я тем временем все ему расскажу.
– Вот и прекрасно, – решил Мюррей. Он уселся в плетеное кресло, поставил на пол свой чемоданчик, убрал трубку в карман пиджака, закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и велел:
– Рассказывай.
Я рассказал. Во всех подробностях, да еще с жестикуляцией. Когда я умолк и сложил руки, Мюррей отпил глоточек чаю, принесенного Анджелой, задумчиво уставился в пространство и, наконец, изрек:
– Тэк‑с‑с‑с…
– Тэк‑с‑с‑с? – переспросил я. – Что тэк‑с‑с‑с?
– Мне кажется, – медленно и негромко ответил он, – что ты упустил из виду одно или два важных обстоятельства. Например, что тебе сказал Юстэли, когда ты заявил о своей возможной неявке на сегодняшнее сборище?
– Я спросил: «А если я не приду?», и он ответил: «Тогда я пойму, что вы приняли определенное решение». И что из этого?
– Больше он ничего не говорил?
– Я передал все слово в слово. Или почти дословно.
– Какое у него было лицо, когда он говорил тебе все это? Серьезное? Сердитое? Как он выглядел?
– Он улыбался, – ответил я, вспомнив средиземноморскую улыбку Юстэли, и тут до меня начало доходить, что имеет в виду Мюррей.
– Он улыбался, – повторил мой адвокат. – Что это была за улыбка, Джин? Веселая? Приветливая?
– Больше похоже на улыбочку Сидни Гринстрита, – ответил я.
Мюррей одарил меня ухмылкой а‑ля Питер Лорр, как бы говоря: «Ага, понятно», и спросил:
– И что же, эта его улыбочка не навела тебя ни на какие мысли?
– Тогда – нет, – признался я. – Но сейчас я начинаю задумываться.
– О чем, Джин? – спросила Анджела. – О чем?
– Мюррей считает, что Юстэли, возможно, попытается меня убить, – ответил я ей.
– Убить Джина? – повторила Анджела. – Зачем?
– Если Джин не пойдет на сегодняшнее собрание, – пустился в объяснения Мюррей, – значит, для них он так и останется человеком со стороны, но… Но он располагает сведениями, предназначенными для очень узкого круга лиц. |