|
Иду, а кругом – чистое благолепие. Разогретые солнцем луговые травы пахнут, кузнечики стрекочут, бабочки порхают, на прояснившемся небе не видно ни облачка. Хорошо. Замечательно просто. Но тут взгляд зацепился за лежавшие в траве стволы поваленных деревьев, и я в неко-торой оторопи замедлил шаг. Четыре высоченных сосны уложили крестом с направленными в разные стороны света макушками, и вот так с ходу сообразить, с какой целью это художество сотворили, не получилось. Понимаю – еще под Новый год елочку домой уволочь или сухостой на дрова пустить, но такое… Не лень ведь сюда тащить их было! И вновь невесть с чего стало не по себе. Словно призрачной ладонью по загривку про-вели. Будь волосы на голове, точно бы дыбом встали. Заткнув край футболки за кобуру, я потрогал освобожденную от одежды рукоять пис-толета и отправился дальше, уже куда внимательней прислушиваясь к собственным ощуще-ниям. Но нет – все спокойно. Лишь легкая, едва уловимая ломота, растекшаяся по правому предплечью, намекала на то, что расслабляться сейчас никак не стоит. А еще – в голове так и зудело: «Что-то здесь неправильно, что-то здесь не так…» Воздух чище, дышится легче, только не в этом суть. Магический фон повышен, но это совершенно нормально, если «окно» вчера-позавчера закрылось. Правда, закрылось ли оно? Вдруг нет никакой аномалии, а есть лишь распахнутая дверь в Приграничье? Впрочем, это и само по себе аномалия… Решив все же не торопиться с выводами, я проверил, легко ли выходит из кобуры «ма-каров», и настороженно вошел в тень тополиной рощицы. Обогнул секции, оставшиеся от невесть когда и кем установленной здесь железной ограды, и подобно известному витязю оказался на распутье. Точнее – на перекрестке, рядом с которым на небольшой прогалинке чернело свежее кострище. Оно-то мое внимание и привлекло. Обычно люди огонь в более укромных местах раз-водят, а не у всех на виду… Отломав с росшего неподалеку куста сухую ветку, я разворошил его не до конца про-горевшие угли и выкатил на примятую траву обугленный череп. Череп, что характерно, человеческий. Ух ты, елки-палки! Мне с трудом удалось удержать совершенно неуместный сейчас рвотный позыв, но, когда откопал затылочную кость и нижнюю челюсть, вновь сделалось нехорошо. Черепушку, такое впечатление, прежде чем запечь, не только от остатков скальпа, но и от мозгов очистили. Хотя, может, это студенты с анатомическим экспонатом шутки шутили? Шутки? В гробу я такие шутки видал… Обошел полянку, но ни засохшей крови, ни обрывков скальпа не обнаружил. Что хочешь, то и думай. Капец, блин… Закатив череп в высокую траву – не тащить же с собой эту гадость! – я вернулся на тропинку и вдруг самым краешком глаза уловил резкое движение в зарослях боярышника. Резко пригнувшись, уставился на посадки, но – никого. Померещилось? Или голову напекло? Чертовщина какая-то… Я медленно распрямился и неожиданно обнаружил, что пальцы отведенной в сторону руки скрючены, будто стискивают рукоять невидимого ножа. На какую-то долю мгновения даже удалось ощутить тяжесть холодного камня, а потом наваждение рассеялось, и ладонь сжалась в кулак. Вот это номер! «Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша»… Похоже, магический фон здесь куда выше, чем поначалу показалось. Валить, валить отсюда надо! Я попятился, и тут над зарослями боярышника с хриплым карканьем взметнулась в воздух стая ворон. Вот ведь напугали, заразы! Но зато теперь ясно, где тело – или тела? – лежит. Вороны известные падальщики. Пойти, проверить? Нет, ну его к лешему. От ненужного героизма Приграничье в первую очередь отучает. Там если кто геройствовать и начинает, то либо по-пьяному делу, либо когда совсем уж в угол загонят. |
