Еще рывок! Давай, Трубач, ты же можешь! Теперь нужно подтянуться и попытаться достать вон до того корня. Оборвался! Он упал лицом в болотную жижу. Не дыши, не глотай! Держись! Не дыши!!! Не глотай! Так! Теперь попытайся поднять голову, напрягись, теперь бросок, на ту кочку.

Сделано!

Нога вдруг зацепилась за что-то мягкое и тяжелое. И он понял, что это. Теперь нужно понять, кто это был. Он с трудом заставил себя вглядеться в лицо убитого. Но лица не было.

Была кровавая ухмылка смерти.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ленинград

26 ноября 1979 года, 20.07

Крошечное лягушачье тельце с побледневшей светло-зеленой шкуркой корчилось на столе. На него никто даже не смотрел — дело привычное, лаборатория. Впрочем, похоже, какой-то молодой человек в криво застегнутом белом халате все же наблюдал за предсмертными судорогами несчастного земноводного. Хотя, судя по рассеянному взгляду молодого человека, думал он все же о чем-то другом.

— Эй, Кукушкин, чего ждешь? — Панибратский хлопок по спине вернул мечтателя с небес на землю. — Думаешь, это царевна-лягушка? Нет, братец, царевны давно вымерли, а вот в соседней комнате тебя ждут коллеги. Некоторые даже с особым нетерпением.

Из-за своего богатырского роста коллеге пришлось пригнуть голову, чтобы пройти в дверной проем. Он вполне сошел бы за грузчика, если бы не маленькие круглые очки, весело подпрыгивавшие на носу, когда он говорил.

Задумчивый молодой человек услышал приглашение, но отреагировать не счел нужным, только слегка дернул плечами. С его лица не сходила странная, застывшая полуулыбка.

— Ну же, Кукушкин, брось выкаблучиваться, мученик науки! Не отрывайся от коллектива.

— Леша... — послышался негромкий женский голос из-за широких плеч богатыря.

Молодой человек и теперь ничего не ответил, но все же оторвался от созерцания несчастной жертвы научного эксперимента и проследовал в соседнюю комнату, откуда доносился гвалт и звяканье посуды. При этом улыбаться он не перестал.

В лаборатории работали в основном мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Женщина была только одна — та самая, которой удалось заставить не в меру серьезного Алексея присоединиться к компании. Она была чуть моложе своих коллег — двадцать три года, недавняя студентка-отличница, красный диплом химфака, не замужем. Изящная шатенка с ироничной складкой губ, на лабораторных посиделках она вела себя вполне органично. Ни капли навязчивого кокетства. Эти качества шатенки отлично знали все холостяки лаборатории, но, странное дело, никто даже не пытался подбивать клинья, хотя на синий чулок она не была похожа совершенно.

— Леша, с вещами на выход, — сказала шатенка иронично и поманила Кукушкина пальцем. И тот послушно поплелся за ней.

С Кукушкиным у нее практически сразу наладились какие-то странные взаимоотношения. По сути, она была единственным в лаборатории человеком, которому время от времени удавалось отвлечь его от научных изысканий. Впрочем, это касалось только вопросов не очень принципиальных, а по более серьезным поводам с Кукушкиным предпочитали не спорить.

— Соня, тебе памятник поставить нужно. Притащила-таки нашего будущего нобелевского лауреата! — воскликнул один из молодых людей, у которого под белым халатом виднелся толстый свитер, характерный для любителей турпоходов и бардовских песен.

Леша Кукушкин никак не отреагировал на иронию, молча опустился на колченогий табурет и едва не упал, вызвав тем самым приступ общего хохота. Соня смущенно кашлянула.

Да, с Кукушкиным что-то не так... ей это известно лучше, чем кому бы то ни было. Ну да ладно, все равно ни для кого не секрет, что если уж кто и занимается делом в их лаборатории, так это он, нескладный, неуживчивый, но.