— Ну не хмурься так, Чергэн, не хмурься, — чрезвычайно ласково обратился ко мне Мануэль, и так захотелось ударить его, что сдерживалась я только из последних сил.

Цыганская кровь закипала, требуя отмщения за пережитое унижение.

— Прости уж меня, красавица. Вспылил тогда. Зря тебя обидел.

Брови Мануэль Де Ла Серта трогательно свел, словно ребенок, вымаливающий у матери прощение за разбитую вазу. Только дело-то было вовсе не в вазе, а у меня не имелось ни одной причины проявлять к сыну иберийского посла даже малейшую снисходительность. Признаться, за последние недели он меня успел изрядно измучить. Настолько измучить, что порой не хотелось даже видеть лицо Де Ла Серта.

А ведь горечи дать выход было никак нельзя.

— Что же ты молчишь? — снова попытался завязать разговор со мной Мануэль.

Я горделиво вздернула подбородок вверх и попыталась просто обойти живое препятствие. Стоит затем скрыться в толпе — и ищи ветра в поле. Второй раз я не позволю себя вот так запросто поймать. В последний момент меня схватили за плечо и развернули к себе лицом.

Да Де Ла Серта совершенно ополоумел. Любого другого я бы уже ударила как следует. Хорошо, не любого и не за все, но все-таки…

— Убрал бы от меня свои руки. Сэр. А то мало ли чего, — процедила я, сквозь зубы, опасаясь только лишь того, что цыганская кровь возьмет верх, и гнев вырвется наружу разрушительной бурей. А гнев ведьмы — вещь поистине страшная.

— Ну, прости меня, красавица, прости. Дурно тогда поступил, признаю это, — продолжил тем временем распинаться Де Ла Серта, улыбаясь так сладко и разглядывая при этом меня так… липко. — Но ты же умница, ты не станешь гневаться на меня, правда?

Я продолжала молчать, размышляя, как бы отвязаться от докучливого знакомца и добраться как можно скорее до табора. Уж туда-то ни один гаджо не рискнет сунуться без приглашения, а если ему еще и открыто угрожали расправой… Цыгане ведь могут просто сорваться с места и уйти, дорог на земле много.

К сожалению, Де Ла Серта не задумывались над тем, что связываться с цыганами может быть опасно даже для людей состоятельных и облеченных властью.

— Прости меня, Чергэн, — даже с некоторым намеком на искренность снова принялся вымаливать мою благосклонность Мануэль. — Ты же добрая славная девушка, ведь так? Ты не станешь злиться на дурака слишком уж сильно. Помоги мне, Чергэн, я в смертельной опасности. Ты ведь это и так знаешь.

Я вздрогнула и взглянула прямо в глаза человеку, в которого имела несчастье влюбиться. Наши глаза встретились, и пришлось судорожно размышлять о том, что же происходит. Мы с братом, и — что куда важней — отец, уже взялись за спасение Мануэля, однако теперь ибериец через нашу голову пытается просить помощи у цыган. С которыми не так давно умудрился рассориться. На удивление «мудрый» поступок.

Выходит, Дарроу Мануэль больше не доверяет? Но ведь, по его мнению, Чергэн — любовница Эдварда, значит, может все рассказать ему. О чем вообще думает Де Ла Серта? Все-таки иберийцы не так и умны и дальновидны. Верно, в мать пошли. Та тоже не отличалась особой рассудительностью и последовательностью в своих поступках.

— Тебе вроде уже помогают, гаджо, — произнесла я, прожигая молодого джентльмена взглядом до крайности неласковым.

— Брат, может, оставишь уже эту дикарку в покое, пока она тебе горло не перегрызла? — заговорил на иберийском Теодоро, которому выпала нелегкая доля помощника старшего. — Цыгане ужасно злопамятны, она вряд ли станет помогать тебе после того, как ты ее страшно обидел.

В глазах младшего сына посла застыла тоска и усталость, очевидно, не одна только я страдаю от бесконечного упрямства Мануэля.