…подали закрытый экипаж, донельзя похожий на тюремную карету. Внутри и пахло-то специфично, свежей соломой и деревом, и еще, пожалуй, кислым пивом.

А вот Ричард не отказался бы выпить, если не вина, то хотя бы воды.

Он снял флягу и сделал глоток.

Теплая.

И горькая… не вода — травяной отвар, а он и забыл, что сменил перед походом. И хорошо, взбодриться не мешало бы. Ричард молча протянул флягу спутнику, а тот не стал отказываться. Глотнул.

Прополоскал рот.

— Мелисса? Ромашка… чабрец еще… волчеголовник… он так вяжет… характерно… капля красной сурьмяницы… опасное сочетание. А вы рисковый человек.

— Вы тоже, — не удержался Ричард, флягу забирая.

То есть, забрать он попытался, но ему не отдали.

— Что вы… меня с юных лет оберегали… как же, единственный наследник… как-то так повелось, что наш род, пусть древний и богаты, но численностью никогда не мог похвастать… теперь я понимаю, но…

Он выпил почти треть отвара и довольно фыркнул.

— Вы не поверите, но сегодняшняя ночь… я в жизни ничего подобного не испытывал.

— Охотно верю.

Ричард и сам, мягко говоря…

— И не буду лукавить, говоря, что мне понравилось… местами, конечно, но… — Генрих смежил веки. — Я пожалуй, более чем когда либо осознал, насколько смертен. И насколько люблю жизнь. Еще недавно мне казалось, что все мое существование… это тоска смертная.

Экипаж громыхал.

Подпрыгивал на камнях. И спать хотелось немилосердно. Но Ричард слушал, когда еще благородный лойр соизволит поделиться мыслями с ничтожным смертным?

— …даже моя ссора с отцом… это же пустое, если разобраться…

Он говорил и говорил, что-то рассказывая, наверняка личное и душевное сверхмеры, но усталость взяла свое, и Ричард смежил веки, проваливаясь в подобие сна.

И кажется, действительно уснул, если пропустил момент, когда экипаж остановился.

— Прошу прощения, — лицо Генриха впотьмах было неестественно белым. — Мы прибыли… вас проводят в ваши покои.

…огромный дом.

Каменная громадина о полудюжине грубых колонн. Оплетенные коваными змеями, они гляделись уродливо, впрочем, и сам особняк не отличался красотой. Было что-то хищное в простоте его рубленых линий, в мрачности гранита, который не пытались облагородить ни панелями из дерева, ни гобеленами. Тусклый блеск рыцарских доспехов, расставленных по коридорам, лишь усугублял сходство с темницей.

…правда, стоило признать, что камеру Ричарду выделили отличнейшую.

Комната.

Два узких окна. Стекла толстые, мутные, вставлены в свинцовые переплеты. Широкие подоконники. Ковер из медвежьих шкур на полу. Камин. Кровать. Балдахин, подвязанный шнурами. Гардеробный шкаф, несколько выбивавшийся из общей обстановки какою-то легкомысленностью… рукомойник с тазом и медным кувшином.

Слуга.

Поднос и поздний ужин.

Бутыль вина, заботливо обернутая мягкой тканью.

— Господин просил сказать, что, если вы желаете умыться, то вас проводят в умывальни, — слуга был мрачен, то ли подняли его среди ночи, то ли заставили прислуживать выскочке, которому в благородном доме не место, но недовольство свое он выражал и тоном, и взглядом, и постною гримасой.

— Желаю.

Ричард потер глаза.

А ведь сон как рукой сняло… бодрость временная, но воспользоваться стоит.

Слуга кивнул.