– Вот здесь моя фамилия, – Севергин протянул ей листок бумаги. – Сейчас вас подбросят в Аэрофлот, восьмая касса, возьмете билет – и в Брест. Там своего маленка и встретите. Задирака, давай быстренько…

– А поспею? – с надеждой спрашивает старушка.

– Их на всякий случай встретят на вокзале работники милиции…

– Милый ты мой, дай тебе Бог…

Миллиард лет. В самом деле, что это – много?

– …Говорит Севергин… Передаю сводку: с одиннадцатого по тринадцатое ноября сего года в политехническом музее пропала со стенда трубка оптического газового квантового генератора «ЛГ‑55». Розыск ведет сорок шестое отделение. Обстоятельства проверяются. Отбой…

16

Станислав Тихонов

Я нажал рычажок тумблера вперед – желтый пузырек сигнальной лампочки на пульте вспыхнул и пропал. Как в кабине самолета: циферблаты, лампы, ручки, микрофоны. Куда мчишься, сумасшедший самолет?

Севергин повернулся, через плечо спросил:

– Ну, что там обещают?

– На контроль поставили. Как будут новости – сообщат…

На пульте перед Григорием Ивановичем перекидной календарь, испещренный десятками понятных только ему значков. По какой‑то своей системе он заполняет оба листочка, наползая на типографские жирные литеры: «13 НОЯБРЯ, понедельник. Восход солнца – в 8.01, заход – в 16.27, долгота дня – 8.26».

Ошибочка имеет место. Для нас, во всяком случае. Долгота нашего дня – 24 часа. 1440 минут. 86 400 секунд. Арифметика вроде бы, но у нас секунды тоже считаются.

– Неважный денек сегодня, – сказал я Севергину.

– А что? – невозмутимо затянулся он сигаретой.

– Тринадцатое число, понедельник, месяц ноябрь, високосный год. И дождик…

– Не считается, – мотнул головой Севергин. – Я тринадцатое люблю. И родился я тринадцатого. А судьбу хулить – что ценного кобеля дразнить…

Он глянул на табло электрических часов и сказал Рите и мне:

– Вам, друзья ситные, обедать пора. Сейчас придут Халецкий с Задиракой, и сразу же вы – аллюром.

Рита тоже подняла глаза на красные цифры, удивленно сказала:

– Как быстро время прилетело…

Севергин аккуратно раздавил окурок в пепельнице, приплюнул на него для верности, усмехнулся бегло:

– Здесь как в космосе: на земле – год, у нас – десять.

И стороннему человеку не понять было, шутит он или говорит всерьез.

Я протянул Рите значок‑жетон с надписью «ОПЕРГРУППА»:

– Пошли, доктор Ушакова. По этому значку всюду и везде без очереди. Даже в столовой.

Мы вышли из дежурной части во внутренний двор. Косой ветер рвал дождь в хлесткие холодные брызги. В коричнево‑серых лекалах луж расплылись яркие цветные пятна бензина, мерцавшие зеленью и синевой, как засохшие фиолетовые чернила.

У дверей собачника стояли кинологи Юра Одинцов и Вася Шаров. Они смотрели на своих собак – Юнгара и Шаха, которые, как щенки, носились по двору, налетали друг на друга, рычали несердито, понарошке грызлись, сшибаясь грудью и становясь на задние лапы наподобие геральдических львов.

Рита опасливо посмотрела на громадных псов, спросила осторожно:

– А ничего, что они вот так здесь бегают? Без привязи?

– А что?

– Куснуть ведь могут, наверное?

Я засмеялся:

– Служебная собака может куснуть прохожего только по команде хозяина.

Но на всякий случай – чтобы ей спокойнее было – взял ее под руку. Она невольно прижала мою руку крепче к себе, и прикосновение к ее мягкому теплому боку ударило меня током.