– Ты бы мог стать кем угодно, а я только сыщиком!

Скуратов пожал плечами:

– Сомнительное преимущество. Еще Козьма Прутков говорил, что специалист подобен флюсу – он односторонен.

– Вот этого ты и не можешь понять: у тебя – специальность, а у меня – призвание.

– Призвание ловить жуликов? Завидный выбор!

– Ты все перепутал, Скуратов! – со злой усмешкой, с ожесточением сказал я. – Ты, когда выбирал специальность, может быть, и планировал жуликов ловить. А мое призвание – людей от них поберечь. И на таком деле или весь выложись, или ты у нас не нужен!

В машине все замолчали, прислушиваясь к спору. Скуратов, глядя на меня исподлобья, сказал серьезно:

– Слушай, а ведь если бы тебе зарплату не давали, ты бы все равно никуда не ушел? А, Тихонов?

– Конечно! Я бы за харчи работал! А ты бы ушел! И я об этом не больно жалею!

– Ну скажи на милость, что ты так надрываешься? Неужели не понимаешь, что сейчас нужны другие критерии полезности? Сейчас другие времена, и твой азарт сильно отдает горлопанством!

– А почему ты решил, что времена другие? Сейчас что, избитому не больно? Ограбленному не страшно? Обманутому не стыдно, обесчещенному не горько?

– Но кривая преступности из года в год идет вниз. Это‑то тебе известно?

– Известно. А всем остальным людям – нет. Обыкновенным людям. Им на графики и статистику чихать. Им вот и надо, чтобы я рвался. И чтобы ты рвался. А ты рваться не хочешь…

– А чего же я хочу, по‑твоему? – прищурился Скуратов.

– Ты хочешь быть просто начальником. Все равно каким, только начальником. А если начальником не выйдет, то хотя бы спокойно жить…

– Ты думаешь, очень стыдно – хотеть спокойно жить?

– Это не стыдно. Но мне лично такие люди не подходят, я с ними стараюсь дела не иметь…

– Н‑да, – хмыкнул Скуратов. – Подобный максимализм украсил бы юношу осьмнадцати лет. А зрелый муж с такой нетерпимостью – эт‑то… знаешь…

– Знаю! Знаю! – махнул я рукой. – Я тебе просто не успел сказать, что не тороплюсь стать зрелым мужем. Зрелый плод скоро портится…

– С тобой нельзя разговаривать. Ты не милиционер, ты камикадзе!

– Это как тебе угодно…

Машина тормознула у дежурной части, я соскочил с подножки. Ко мне подошла Рита, негромко сердито сказала:

– Стас! Как ты разговариваешь с людьми! Ты ведь оскорбил его, а он хотел просто пошутить…

– Он не со мной шутит, а со своей работой. А мне это не нравится!

– Слушай, Стас, ну так нельзя! Совсем не изменился с десятого класса!

Мы остановились на лестничной площадке, я наклонился к Рите и сказал ей серьезно:

– Знаешь, Рита, я сам часто думаю об этом. Но мое счастье или несчастье – не знаю наверняка, – что на моей работе так и нужно!

– Стас, дорогой, но у них у всех та же работа, что и у тебя!

– Да‑а? – переспросил я. – Нет, не у всех. У Григория Иваныча Севергина – та же. Ты ведь знаешь – он почти слепой. Выучил наизусть диоптрическую таблицу и на каждой комиссии чудом пробивается через глазника…

– А Скуратов?

– А Скуратов может делать что угодно. Задирака – гонщик, у него каждое дежурство – ралли. Юрка Одинцов служит потому, что только у нас любовь к собакам – профессия. Эксперт Халецкий – ученый муж. Ты – врач…

Рита захохотала:

– Ох и самомнение у тебя! Выступаешь, словно у всей милиции холостые патроны, а у тебя одного боевые!.