Кондрат смотрел в глаза волчицы и та, смотрела на него. Слишком говорящим был её взгляд. 

– Ты знаешь, – тихо сказал Кондрат. – Ты знаешь обо всем, что произошло. Здесь, и в посёлке, и от чего умер Петро. Ты всё знаешь и потому ты здесь.

Она ответила молчаливым взглядом. Задышала тяжело, как будто хрипло, по-волчьи засмеялась: «Ты понял, ты всё понял», кивнула серой головой и вернулась к волкам. Они уходили тихо, бесшумно, окружив волчицу. Серые тени, на серой улице. Как во сне, то ли они ушли слишком быстро, то ли ночь поглотила их. 

– Идём, – тихо сказал Кондрат Тайре. Та, стояла, вглядываясь в мёртвую улицу. – Идём! – чуть громче приказал Леший. Собака вздрогнула, глянула потерянно, потом скользнула глазами по ближайшим домам и бросилась к ногам уходящего во тьму хозяина.

Глава 33

Вход и выдох.

Рррраз.

Кондрат прикрыл глаза. Не знал зачем, просто прикрыл. Ведь когда шагаешь в неизвестность, в чёрную тьму, за которой может быть смерть, а может… Ты даже не знаешь, что там за чёрной стеной может быть.

Страха нет. Нет, и всё тут. Уже был, Кондрат его переборол. Тогда, в ночи, когда с Тайрой и тётушкой на улицу, в холод босиком, он мужик… Он ничего не мог сделать, только бежать. 

В домике Ольги Марковны были остатки страха, уходящего, тонущего в синих, омертвевших глазах харизматичной старухи. Там он и сдох – последний страх. Теперь нет. Ни страха, ни чувства близкой смерти или чего-то ещё, ничего нет. Пустота. Как и там, на улицах Дивного. 

Но глаза он все же прикрыл. Реакция. И шагнул. 

Ррраз.

Тошнотворный запах болота пропал, на смену пришёл запах холода. Именно запах. Ни вкус, ни чувство, а запах, как у свежестираной рубахи. Кондрат открыл глаза. 

Снег. Белый, примятый чьими-то маленькими ботинками, размер не больше тридцать седьмого. Женский, вон как каблучок выделяется, не тонкий, но каблучок. Чёткий, женский след. Человеческий след! А рядом синий след – рваный, искрящимися каплями света.

– Он шёл туда! – указал Кузьма на следы харизмата. – В это здание.

Кондрат поднял глаза. 

Белое, будто вылепленное из того же снега, огромное здание возвышалось в сотне шагов от путников. Без окон, единственная дверь, к которой и направлялись следы, наглухо закрыта. Ровный белый куб, уходящий высоко в слишком низкие, белесые в ночи облака.

– НИИ! – завороженно громко прошептал Еши.

– Похоже на то, – согласно кивнул Кондрат.

 – Пошли! – махнул рукой Кузьма и все безоговорочно направились за ним. Ни слова. В белой тишине только хруст снега под ногами. Вокруг белая площадь и белое здание. Не видно ни горизонта, ни неба. Всё белое и от этого режет глаза. Колит зрачки и слезы бегут. И вроде даже тёмные пятнышки перед глазами запрыгали.

 – Щурься, – посоветовал кузнец, – очи обожжёшь.

Кондрат сощурил веки. И, правда, стало легче.

– Кто-то это построил! – задумчиво сказала Номин, подойдя к двери. – Ни одного окна, тоскливо.

– Дурному делу свидетели не нужны, – Кузьма осторожно взялся за круглую белую ручку и остановился, смотря на дверь. 

– А кто сказал, что дурное? Может, они новейшими разработками занимались? Для повышения уровня жизни, – предположил подошедший сзади Еши.

– Ага, видели мы такое «повышение» давеча, дорогу сметала с лица земли, – усмехнулся Кондрат, и ему стало не по себе, когда все обернулись и посмотрели на него.