– У меня есть пистолет, – неожиданно выпалила аптекарша. – Маленький «браунинг», муж держал на всякий случай у кассы. Я принесу его. Остальное… я постараюсь найти и принести сюда, к дереву.

– Нет-нет, не надо все сразу. – Саша успокаивающе сжал руку Анны. – Это опасно, за вами могут следить немцы. Особенно теперь, когда ваш провизор пропал. Через три дня, не раньше, приносите то, что сможете добыть. Не надо все сразу, по чуть-чуть, как будто вы пошли в лес собирать что-то. Придумайте легенду, ведь соседи могут заподозрить и донести на вас.

Анна закивала в ответ, ее круглое личико исказила печаль. Саша ее понимал: как же трудно осторожничать, просчитывать каждый шаг. Особенно женщине, которая так остро переживает фашистский кошмар. Пускай они находятся в тяжелых условиях, без еды и одежды, в глухом лесу, а Анна живет в городе, в своей квартире, пользуясь всеми благами цивилизации, да только ее благополучие – видимое. Они вместе, они поддерживают друг друга, могут открыто говорить, бороться с фашистами, а ей придется вести двойную жизнь в одиночку. Скрывать свои мысли, чувства, чтобы они не прорвались через каменную маску на лице, придется придумывать и лгать.

Канунников по лагерю помнил, как же трудно постоянно сдерживать себя, загоняя переживания и мысли внутрь.

– Да… я могу сказать, что собираю лекарственные травы и хвою – делать зимой витаминные сборы, например, – проговорила Анна. – А Якоб Ааронович… Если спросят, скажу, что не знаю, куда он делся.

– Скажите-таки, что старик от переживаний повредился рассудком, – со значительной ехидцей проговорил Якоб. – Ушел куда-то и не вернулся – в лесу сгинул.

Саша кивнул:

– Да, наверное, так можно.

– Смотрите по обстоятельствам, – предложила Лиза.

Агнешка грустно кивнула.

Перед тем как шагнуть следом за стариком и Лизой, Канунников повернулся к поникшей женщине и прошептал:

– Мы сможем, мы уничтожим фашистов! Они ответят за все! Советский Союз победит, мирная жизнь скоро вернется. Я верю, и вы верьте. Надежда – это главное.

Агнешка вдруг сжалась в комок, сунула парню в руку скомканную бумагу:

– Я не хотела говорить, это висит на всех столбах. Это… я не верю, я не хочу верить!

Вдруг ночную тишину разорвали сирены, в небо взмыли лучи прожекторов, стоявших по периметру лагеря. Лесные жители в ужасе вздрогнули, Елизавета обернулась назад:

– Быстрее, уходим. Надо в укрытие! В концлагере тревога, может быть, снова кто-то сбежал, сейчас опять будет полный лес немецких автоматчиков.

Канунников сунул в карман бумагу и бросился по тропинке в глубину леса. Напоследок, перед тем как исчезнуть в кустах, он оглянулся. Анна стояла, прислонившись к стволу печального дерева. Ее выбившиеся пряди и сгорбленная фигура слились с деревом – они теперь вместе горевали над своей бедой, склоняясь все ниже к смертельной трясине. Ему хотелось броситься назад, утешить ее, ободрить, но вой сирен и крики со стороны лагеря подхлестывали растущую тревогу внутри – бежать, прятаться!

Они торопились по скользкой тропинке, спотыкаясь о выступающие корни и пни. Старик вдруг накренился набок, охнул и с высоты всего роста скатился по суглинку в небольшую яму. Елизавета кинулась его поднимать. Саша тоже оставил поклажу и бросился на помощь.