Что сделала для нее мать, Анна поняла лишь потом, оказавшись в Польше. В чужой стране на нее хлынул поток сплетен, рассказов о красном терроре, о репрессиях и тиране, что правит страной. Она не верила, пыталась навестить родственников, писала письма, в ответ раз в полгода получала короткие, вымаранные цензурой ответы на четвертушках листов в линейку.

После смерти родителей память заботливо убрала эти воспоминания в дальний ящик.

А сейчас вместе с ее свадебным нарядом жуткие воспоминания вытряхнулись из сундука памяти и черной вуалью боли отразились на лице. Под ними миловидная внешность превратилась в каменную маску с застывшей улыбкой-оскалом и потухшим взглядом. От лица мамы в зеркале сердце заколотилось болезненными толчками, но Анна сама себе покачала головой – пришло время отдать долг. Теперь она взрослая и пожертвует собой, своей чистотой, чтобы спасти других людей от насилия нового тирана.

К комендатуре она подходила медленно, сложив руки под накидкой и впившись ногтями до крови в собственную ладонь, чтобы не закричать от ужаса. Почерневший труп лавочника так и висел на веревке, пугая местных жителей и напоминая, что ждет любого, кто посмеет идти против новой власти в Польше.

Перед глазами уже плыли черные круги, когда над ухом раздался знакомый голос и Анну окутало табачным облаком.

– Пани Агнешка, я думал, вы уехали, как обычно, в город.

Она постаралась улыбнуться:

– Нет, Карл, я осталась из-за вас. Мы ведь так давно хотим провести с вами вместе вечер. Приглашаю вас после службы на свой фирменный пирог.

Офицер от долгожданного предложения вспыхнул улыбкой под рыжими усиками. Он уже неделю ухаживает за упрямой вдовой, и вот наконец крепость сдалась. Немец склонился над нежными пальчиками в галантном старомодном поцелуе. Агнешка терпеливо дождалась, когда он поднимет голову, и поспешила в сторону своего дома – половина задания выполнена.

Остаток пути она бежала бегом, не обращая внимания на удивленные взгляды соседей. Анна не могла показать никому то, что рвалось изнутри. Черная невыносимая тоска вскипала, как жуткий ожог, жгла глаза. Как только она захлопнула за собой тяжелую дверь, боль вылилась протяжным, полным безысходности воем:

– Мама, мамочка! Мамочка моя! Мама!

Вечером, когда Агнешка успокоилась, она расставила на столе чайный сервиз, нарезала крупными кусками пирог…

Ее товарищи в лесу пили кипяток, отмечая «новоселье» на болотном холме. Железные запчасти не позволили им поместиться в выкопанной пещере, поэтому они разместились в зарослях вереска, набросав сверху свежий еловый лапник.

Василич расспрашивал троицу изобретателей:

– Сколько времени понадобится на создание, как вы его называете, клина?

Никодимов поскреб заросший щетиной подбородок:

– По сути, это такой клиновидный трамплин. Колесо наезжает на конструкцию, которая установлена поверх рельса, и боковая направляющая отводит колеса в сторону. Дальше уже работает сила инерции. Паровоз, а за ним и весь состав летят под откос. Пары дней хватит, чтобы выточить отверстия под крепежные болты, придать форму по размеру рельса.

– Долго, – командир нахмурился, – механизм должен быть сделан как можно быстрее. Фашисты готовы к строительству цеха, а значит, оборудование и снаряды пойдут по железнодорожной ветке сплошным потоком. Необходимо действовать как можно быстрее.

Валентин оглянулся на товарищей, ища поддержки. Порывистый Бурсак вскинулся первым:

– Спать не будем, товарищ командир, руки в кровь сдерем, но за сутки сделаем!

Василич, довольный ответом, кивнул:

– Правильно, ребята. Фрицев бить надо! Я провел разведку – есть место хорошее. После станции состав набирает скорость, поднимается на горку.