Выстрел, еще один, еще! Заострившееся лицо Франтишека дернулось и превратилось в кровавые ошметки. Вагнеру этого было мало, все в нем так и кипело от гнева – из-за этого глупого поляка он потерял возможность разбогатеть!

В ярости фашист палил и палил, пока не закончились патроны, а лежащий перед ним человек не превратился в изуродованное тело без головы. В ужасе переводчик попятился прочь от взбесившегося офицера и в ужасе кинулся к своим. По рядам узников невидимой волной понеслась радостная весть: «Поезд взорвали партизаны. В лесу есть отряд, который борется с фашистами. Они помогут, они остановили поезда, везущие на смерть людей. Они разгромят лагерь!» Потухшие глаза загорелись надеждой на спасение. В сердцах снова всплыли позабытые было слова – жизнь, свобода!

Среди советских пленных шустрый старичок уже шептал остальным:

– Товарищи, наши инженеры не погибли. Они не в карцере. Они сбежали и устроили диверсию. Этот поезд – их рук дело!

Измученные голодом и болезнями люди, больше похожие на живые скелеты, дрожащие под тяжестью инструментов, переглядывались, улыбались, тайно жали друг другу руки – дождались, они дождались! Не зря верили, не зря надеялись!

А из лесной чащи за ними наблюдали две пары острых глаз: Игорь вместе с отцом вернулись к наблюдательному пункту неподалеку от тайника с клином. Капитан внимательно рассматривал горы покореженного железа и движущиеся фигурки людей в мучительной надежде увидеть Канунникова. Изнутри его грызло чувство вины, что он смалодушничал, сбежал, когда канонада взрывов подняла между ним и насыпью огненную стену осколков.

Кадровый офицер знал, что такое радиус поражения: на сотни метров вокруг куски раскаленного металла поражают все живое, разрывая на части, разрезая, будто сотня маленьких лезвий, деревья, кожу, человеческое тело. Тогда несколько минут он ждал, что вот сейчас Саша вынырнет из этого гудящего пламени, живой и невредимый. Но секунды шли, взрывы тянулись от вагона к вагону, удлиняя полыхающий гигантский костер, а лейтенанта все не было.

Капитан прополз от насыпи к деревьям, прождал еще с четверть часа уже в укрытии из зарослей, тесно вжавшись в прелую траву. Осколки со свистом разлетались из черных фонтанов во все стороны, впивались в деревья, осыпались на землю каплями смертоносного дождя. Всполохи земли и камней становились все реже, огненная буря затихала, а Канунников так и не появился. Отчаявшись, Василич побрел обратно, дошел до брода, где его ждали остальные. Они засыпали капитана вопросами. Зоя заглядывала в глаза и повторяла одно и то же:

– Где Саша? Где он?

Капитан словно онемел, не находя в себе сил сказать страшное слово – «погиб».

Сорока быстро понял по его удрученному молчанию, что Канунников не выжил во время страшных взрывов, которые были слышны по всей округе.

Лещенко мрачно признался:

– Франтишек тоже пропал. Я когда крикнул: «Бежим!» – забыл, что он по-нашему не понимает. Надо идти их искать. Может, все-таки выжили?

Особист скривился в недовольной гримасе:

– Я же говорил, что это опасно. Этот поляк даже не коммунист, а Канунников по своей молодости так и лезет в самое пекло…

Кулак, впечатавшийся в зубы, оборвал его слова. Сорока взвыл и скрючился, прикрывая разбитую губу.

Игорь бросился к отцу:

– Батя, не надо! Не марай руки! Ты… – Он дрожал от негодования, в немом возмущении тыкая пальцем в особиста.

Василич уже поворачивался назад:

– Я караулить буду у железки, а вы возвращайтесь в лагерь.

Лещенко было протянул:

– Опасно это, товарищ командир…

Капитан его не слышал. Все внутри сжималось от стыда – повел себя, как трусливый Сорока, сбежал, бросил товарищей.