Сколько времени прошло, Канунников понять не мог. От духоты и слабости он несколько раз терял сознание, а когда приходил в себя, делал слабый вдох, прислушивался к крикам наверху, чувствовал, как горит спина и ноют ноги от порезов, шептал пересохшими губами: «Я живой!» – и снова уплывал в кровавое марево пожара и грохота взрывов.

Тем временем почти рядом с ним немецкие солдаты разгребали завалы из сгоревших вагонов. Офицера позвал один из солдат:

– Здесь человек! Еще живой!

Карл Вагнер прыгал по искореженным шпалам вне себя от злости – весь его план рухнул, не видать теперь ни денег от продажи лекарств, ни прекрасной Агнешки, только нагоняи от начальства из-за внезапного крушения поезда. Сколько времени уйдет, чтобы восстановить полотно! А он мог бы заработать сотни рейхсмарок! На слова подчиненного он лишь рявкнул в ответ:

– Веди сюда! Его надо допросить! Тут что-то нечисто, не мог просто так состав сойти с рельсов!

– Герр офицер, он не сможет встать, он весь в крови. Не отвечает, только стонет и что-то шепчет, кажется, на польском.

Вагнер выругался в бешенстве:

– Чертов поляк! Наверняка это машинист, который завалил состав. Он пожалеет, что не сдох вместе с остальными. Он пожалеет, что родился на свет. К начальнику гестапо его, немедленно! – но тут же вдруг остановил подчиненного: – Нет, стой! Найди мне заключенного, чтобы говорил на польском и немецком. Да побыстрее, пока этот идиот не сдох!

Солдат бросился к пленным в полосатых робах, которые разбирали завал, ткнул прикладом одного, другого, наконец, вытащил из общей кучи щуплого мужичка в разбитых очках:

– Пошли со мной!

– За что? – занервничал пленный.

Его товарищи по несчастью замерли в ужасе, сжались в предчувствии трагедии. Каждый знал: протестовать или вступаться за жертву нельзя – ляжешь рядом с ним, прошитый пулями или забитый тяжелыми сапогами. Но сейчас охранник гнал заключенного куда-то вниз. Там, в пепле и догорающих обломках, лежал умирающий человек. Бледный, он еле дышал, захлебываясь кровью, которая пенилась у него между губами.

Вагнер раздраженно ткнул в заключенного стеком:

– Ты понимаешь по-немецки?

– Да, господин офицер. – Узник с ужасом смотрел на умирающего и на носки запыленных сапог, стоящих рядом с лежащим на земле человеком.

– Спроси у него, кто пустил состав под откос! – Вагнер ударил стеком опешившего очкарика. – Побыстрее, пока он не сдох!

Заключенный вздрогнул от боли и быстро заговорил на польском, наклонившись вплотную к едва живому Франтишеку:

– Вы знаете, почему поезд сошел с рельсов? Что произошло?

Тот, не открывая глаза, отрывисто прошептал сквозь кровавую пену:

– Не говори им, не говори, мы спасем вас. Мы в лесу, партизаны. Отряд.

– Ну! Что он говорит, этот шепелявый поляк? – Новый удар стека. – Это он был машинистом паровоза? Что произошло?

Заключенный согнулся в поклоне перед офицером:

– Да, герр офицер, вы правы, он перепутал рычаги, поэтому состав пошел под откос.

– Ублюдок, тупой идиот! – взвизгнул Карл. Он выхватил «вальтер» и взвел курок.

Выстрел, еще один, еще! Заострившееся лицо Франтишека дернулось и превратилось в кровавые ошметки.