Над ухом горячо зашептал Сорока:

– Канунников, ну хоть вы объясните командиру, вы же человек с головой! К чему этот глупый риск, чего мы ждем? Надо уходить. Ведь ясно же, что немцы что-то пронюхали. Теперь к железке не подобраться.

От его испуганного шепота Сашку окатило злостью – они не сдадутся за шаг до победы, никто не сможет помешать им осуществить задуманное. Он еле сдержался, чтобы не назвать особиста «трусом». Только взгляд командира, сосредоточенный и в то же время все замечающий, остановил его. Отвернуться, не слушать нытье Сороки, не замечать лесной духоты, мокрой после борьбы одежды, тянущей боли в каждой мышце. Ждать и верить, что у них все получится.

В напряженном молчании партизанам пришлось провести больше часа, пока немцы осматривали полотно. Уже и Василич начал терять терпение, высматривая точки, откуда можно обстрелять немецкий отряд.

Но вот офицер коротким приказом построил солдат, и отряд вольным шагом побрел по путям в сторону лагеря, все так же останавливаясь по пути для осмотра рельсов и шпал.

«Осторожничают, ищут неполадки, – догадался Александр. – Любое препятствие – и поезд с боеприпасами может рвануть так, что вместо железки останется одна яма».

Партизаны провожали взглядами своих врагов: серо-зеленые мундиры удалялись медленно, не спеша; наконец в предвечернем красном мареве задрожал и исчез последний силуэт. Тотчас же Канунников вскинул лямки тяжелого груза на спину:

– Надо торопиться, через четверть часа пассажирский уходит в город.

Остальные засуетились с пропитанными жгутами для поджога, Игорь ловко взобрался на дерево повыше, чтобы наблюдать за окрестностью. Лещенко бросил с таким трудом добытые сапоги и торопливо принялся выкладывать по низу насыпи дорожку из жгутов, соединяя тугими узлами между собой ее части. Зоя, Сеня, Сорока, Франтишек торопливо помогали ему тянуть самодельный шнур дальше.

На самой насыпи Василич наблюдал, как Канунников крепит устройство тугими болтами к рельсу.

– Молоток! – Инструмент лег в ладонь с кровавыми волдырями.

Саша ударом поправил непослушную грань. Пальцы сорвались, из рассеченной кожи показалась кровь, но дело шло: осторожно, по миллиметру все туже и туже затягивались ржавые шестигранники.

Командир окинул растянутую внизу тряпичную цепь, хрипло произнес:

– Готово. Только подпалить осталось.

Саша поднял на него глаза:

– У меня тоже готово. Я на той стороне насыпи буду. Как только состав полетит вниз, сразу сниму клин.

Василич замялся, а потом вдруг предложил:

– Если начнет взрываться, беги в лес. Осколками посечет – госпиталя тут нет, радиус поражения – до километра. Бросай все. Жизнь дороже. – По заостренным скулам было видно, как волнуется капитан.

Ему не хотелось рисковать таким отважным бойцом, хотя выбор у них был небольшой. Смерть караулит их везде – от холода, от голода, от случайной раны, от фашистского патруля, так что бегать от нее смысла нет.

Рельсы начали вибрировать под тяжелым составом, послышался гул, от которого задрожало все вокруг, пространство наполнилось мерным стуком, который отбивали колеса.

Василич дал отмашку остальным – уходим! Партизаны бросились врассыпную, прячась за деревьями, а сам командир проворно скатился по насыпи, придерживая карман с самым драгоценным – коробком спичек.

Канунников аккуратно, не поднимаясь над полотном, так что все тело подпрыгивало вместе с дрожащими шпалами, перебрался на другую сторону и замер в ожидании.