Передумал, значит… А потом и я вдруг поняла вещь одну — Ясеневый Лес пал года полтора назад, я об том и не сразу узнала, мы, лесные ведуньи, живем изолированно, своим лесом заняты, об чужом узнавать некогда. Но вот что странно — лес недавно пал, а избушка прогнила так, словно ей уже две сотни лет!

— Недобрые дела деются, ох и недобрые, — простонала потрясенно. — Ярина, самой мне ходу из лесу нет, передай просьбу мою Ульгерде, если не побоится, жду ее. Очень жду.

Чаща Гиблого яра поклонилась, да и исчезла. Моя чаща возникла тут же, восстала, руки ветвистые на груди сложила непримиримо, на меня глядит обиженно, губы сжала негодующе.

— Напрасно злишься, — укорила ее. — Беда в Ягодном бору, лешего я едва уберегла. Ступай к водяному, мост сдвиньте до самой излучины реки, да всех зверей моих переправить обратно в мой лес.

Леся просияла, цветами распустилась, поклонилась да и помчалась исполнять, а мне на душе горько было — Ярина на все пошла, только бы лес ее я к жизни вернула, а теперь получается… словно предала ее. И ведь решение разумное, зверей защитить я обязана, а тошно на душе.

Последней неприятной вестью стало то, что Ульгерда в мой лес войти не рискнула, прислала Ярину с серебряным блюдцем да яблоком.

Не доверяет мне ведьма, значит.

Не доверяет больше.

* * *

Яблоко по блюдцу серебряному пустила поутру. Ночь страшная вышла, изматывающая — зверей спасали с боем. Как хозяйка Соснового яра оказалась в Гиблом яру мне неведомо, да только и после смерти оставалась она ведуньей лесной, и клюка ее тоже была с силою. А потому нежить всю к рукам прибрала быстро, и удар нанесла сокрушительный. Ярина сражалась отчаянно, за каждый шаг, за каждую пядь едва засеянной земли, Лесю я в бой не пустила — коли заразится моя чаща Заповедная гнилью скверны, тогда беда пострашнее этой придет. Зловредная негодовала, но приказ есть приказ, ослушаться не посмела. И мы понесли потери. Со мной в Гиблый яр больше полусотни волков отправилось, вернулись двое… и этим двоим, Сиде и Хоену пришлось встретиться мордой к морде с восставшими сотоварищами. Усиленными мной, защищенными, ставшими почти неуязвимыми сотоварищами. Сида была ранена, Хоен чуть не пал — Леся вытащила в последний момент. Поголовье коров сократилось вдвое. Поголовье кабанов… только самки с детенышами остались. И те лишь одним спаслись — в бой вступили кикиморы.

К утру все было кончено.

Мост уничтожен, Ярина, чуть живая, изломанным кустом на дворе свалилась, Леся стояла растерянная, потрясенная, поникшая. Со злом, таким злом — беспощадным и жестоким, она столкнулась впервые. Потом опомнилась, кинулась к Ярине, засуетилась вокруг нее, отчаянно мне выхаживать несчастную помогала. Спасли.

И вот теперь я сидела за столом сгорбленно, мешала чай дрожащей рукой, и ждала, пока ответит Ульгерда.

Ждать пришлось долго.

А когда ответ засияло блюдце, я чуть свой чай не опрокинула — Ульгерда была не в доме зятя, и не в своей избе за чертой города, и даже не близ города — ведьма находилась на Ведьминской горе. Оттуда, из пещеры, в каких доживали свой век иные дорого за ошибки заплатившие, старые ведьмы, устало поглядела на меня ведьма, тихо повинилась:

— Прости меня, Веся, да только времена настали смутные, и врагов опасаешься и друзей. Но вижу, ты не умертвие, уже легче.

«Легче»?

Я в таком состоянии, что готова выть от отчаяния, как в ситуации такой может стать «легче»?

— Как ты, девонька? — спросила Ульгерда.

Тяжело мне, больно, гневно, тягостно…

— Плохо, — тихо ответила ведьме.

Та кивнула, самой было не весело, да только нашла в себе силы, и о происходящем мне поведала:

— Над Славастеной и Изяславой суд был.