«Нет… — ветер срывает хриплый шепот с губ, ветер срывает горькие слезы».

«Да, — тихий голос Кевина, — нас никто не спасет, Валкирин, никто. Один удар, ты сможешь».

Валкирин — та, что выбирает мертвых. Имя, что дала мне Святослава… лишь спустя годы, я узнала его значение. В ту страшную ночь — уже знала.

«Один удар, Валкирин, быстрее».

«Веся, — поправила я, — меня зовут Весяна. Меня так назвала мама…»

Удар, острый нож в теряющем жизнь теле молодого мага, и слезы падают на его лицо, когда я, склонившись, прикасаюсь губами к его губам.

Его последний поцелуй…

Мой самый первый…

И яркий свет в глаза.

* * *

— Что с месяцем? — услышала вопрос, едва распахнула мокрые ресницы.

Не сразу поняла, где я, что со мной, и почему на краю моей постели сидит матерый измотанный жизнью мужчина, а потом вспомнила.

Села, слезы вытерла, на месяц глянула, тот, верный друг, луч убрал, свое дело выполнив.

— Спасибо, — прошептала я месяцу.

А вот затем посмотрела на архимага, да посмотрела вопросительно — кровать тут моя была, а его матрас за печкой, ввиду отсутствия теперь у меня прихожей.

— Это… моя кровать, — напомнила несознательному.

— Ты плакала, — прозвучало в ответ.

— Бывает, — улыбнулась заверительно. — Мы, ведьмы, существа эмоциональные. Спать ступай, охранябушка, и не перечь мне.

В последних словах непререкаемая сталь. Архимаг спорить не стал, поднялся, голову склонил, аки раб опять, и ушел к себе спать, да лег, повернувшись спиной ко мне и прикрывшись почти с головой. Видать обиделся, да не моя печаль в том, мне лес спасать надо, мага этого спасать надо, а потом как-то еще с Лесной Силушкой договариваться… еще не знаю как, потом придумаю.

Одеваться долго не стала — плащ простой неприметный на плечи, капюшон накинула на голову, туфельки легкие матерчатые, верная клюка в руке, и шагнула я от избушки сразу к холму в лесу.

Там уже ждал леший, он моего леса хранитель, он со мной одни сны видит.

Постояли, глядя на холм, подумали. Поразмыслить было о чем — коли вмешаюсь я сейчас, то деревья, могучие великаны, коим еще стоять бы лет сто, а то и двести, погибнут. Да только холм источник подземный разрушает, и рвется он на поверхность, а вода здесь дело нужное — молодым деревцам подмога, мелким зверям питье.

Долго с лешим решали, чего делать то будем, как и дубы сохранить, и источнику путь на поверхность дать. И вот казалось бы волшба дело нехитрое, со стороны оно может и так, а на деле сидим с лешим на земле формулы вычерчиваем, давление воды и силу корней высчитываем, да рассчитать надо так, чтобы и волки сыты и овцы целы. Решили. Дело сладили.

К водяному я пришла пошатываясь.

Постояла, на ветру качаясь аки камыши по берегам заводи, от того видать Водя меня не сразу и увидал.

— Случилось чего? — спросил встревожено, выныривая с глубины.

— Ддддерево, укрепппляла, — языком едва ворочать могла.

Ну да отойдет скоро, лес он великая сила — одной веткой отбирает, другой дает, так что под сосной посижу и в норме буду.

Водяной покивал головой понимающе, вновь на глубину нырнул, вернулся с сундуком, всплеском волны отправил его к моим ногам. Сундук был таков, что на нем и спать можно было бы при желании — крышка плоская, в старину такие сундуки делали и служил он частенько и хранилищем и кроватью хозяевам. Да только этот сундук был не простой — не ведаю, сколько лет ему было, но веяло тьмой, холодом могильным несло, да привкусом крови на губах.