А Ярина голову повернула, да посмотрела на меня чёрными провалами пустых глазниц, словно сказать хотела: «Я доверяю. Тебе доверяю».

И доверие было велико. Любая лесная ведунья на моём месте в такой ситуации эту Чащу уничтожила бы. Любая. Но я любой не была, Ярине то было ведомо, оттого и показала, что происходит, оттого и доверилась.

— Не отдам, — тихо сказала я чаще, вновь на пригорок опускаясь.

А лешему, что на меня глядел обвинительно, он знал, что делать надобно, высказала с нажимом:

— И не уничтожу.

Покачал головой мой друг неодобрительно, но настаивать не стал. Я же на Ярину смотрела и чувствовала — тяжело ей. Балансирует на грани. Знает, понимает всё — а противиться зову истинной хозяйки ей сложно. И становится сложнее с каждой секундой.

— Иди ко мне, — попросила осторожно.

А Лесе приказ передала:

«Оборону держи, сложная ночь будет».

Ярина скользнула ко мне кошкой древесной, на руки забралась, прижалась, дрожит. Обняла её, погладила успокаивающе, а зов нарастал. Всё сильнее и сильнее. Я его чувствовала. И тут снова сигнал от аспида, и всё то же самое повторяют ауки, да втрое громче от прежнего, я от их рева чуть не подпрыгнула!

Но успокоилась вдруг Ярина.

И я начала понимать, что происходит что-то дурное, очень дурное.

Посмотрела на Гиблый яр, на душе было тревожно, напряжённо, но я решилась.

— Веся, не… — начал было леший.

Да кто ж меня остановит.

Держа чащу на руках, я спустилась к воде, и прошептала:

— Водя, мост мне нужен или какая другая переправа на берег тот.

Водяной не ответил — видать занят был, но зато прислал кракена.

Чудище глубинное явилось, блестя в лунном свете, да щупальце ко мне протянуло — ступила осторожно к нему, в воду по колено заходя, вздрогнула, когда щупальце обхватило поперёк живота, а дальше уже не так страшно было.

Кракен плыл рывками, а меня держал по пояс в воде, или поднимал вверх, когда очередной рывок совершал.

Плыл быстро, за несколько минут, у Гиблого яра оказались. Я направляла, а потому высадил меня монстр чуть левее от места высадки войска моего войска. Но не уплыл, рядом остался, щупальцами вокруг меня заслон выставив — Водя знал, чем рискую, вот и берег.

«Веся», — позвал леший мысленно.

И получилось, я услышала. Ярина моей связью с лесом была, на Ярине связь и держалась. И держа кошку древесную на руках, я опустилась на землю и попросила:

— Покажи, всё покажи.

И едва глаза закрыла, хлынуло в меня всё существо Гиблого яра, вся мощь, и вся тяжесть. Да такой силы был этот погибший лес, что не сиди я на земле — упала бы. А так лишь рукой уперлась, чтобы усидеть — на этой траве лежать было опасно. Понимала это и Ярина — оплела ладонь мою, а следом и меня лианами, так словно сижу я на лежанке со спинкой, и на спинку эту опереться можно было, а то для меня большим облегчением стало.

Села удобнее, глаза закрыла, да вновь вдохнула жизнь этого леса и почувствовала всё, весь лес. Как если бы по мне нежить бежала, да по мне уверенной поступью шёл аспид, я всё чувствовала, но увидеть не могла.

«Я послал филина, знаешь его — крыло ему по весне лечила», — сообщил леший.

«Спасибо»…

Рывок и я вижу всё глазами филина.

Чёрно-белым лес видится, тёмными фигуры по нему следующие, да чернее всех нежить, от того тяжело разглядеть её, тяжело различить, лишь инстинкты птичьи и дают понять — не чисто дело тут, опасность великая. Великая, да только… не согласованная, разрозненная и нервная.