|
Великая, да только… не согласованная, разрозненная и нервная. Оно и было от чего нервничать — лесные ведуньи мчась к своей убийце Велимире, от нежити требовали подчинения и чтобы тоже мчались умертвия ведьму убивать, да только у нежити свои инстинкты имеются, и каждый раз, когда слышали они рев да вой аук, что имитировали нежити крик, то и останавливались. Дилемма у них была — с одной стороны к окраине леса бежать надобно, ведуньи требуют, а с другой рев от реки раздается, а значит туда бежать надобно-то. Но и третья сторона в этом была — ведуньи тоже крик слышали, от того медлили, хотели дождаться подкрепления, не ведая, что не воинство мёртвое там, а фантом-обманка. Умён аспид, ох и умён, хоть сиди, да и восхищайся — разобщил он нежить, ослабил, растянул по лесу, заставил в инстинктах нежить сомневаться, и теперь бери и уничтожай умертвия хоть мечом обычным.
Вот только права я была — Велимира стоять да смерти ждать не собиралась. Она, именно она убила ведунью Гиблого яра, она её погубила, а потому… потому именно Велимира и силу ведуньи этого леса и имела. И силу, и власть. И сейчас, чувствуя что происходит, Велимира призывала подвластную ей Заповедную чащу. И зов становился всё сильнее! Велимира была ведьмой, и как ведьма, она Чащу не ощущала, только власть свою над ней чувствовала, и потому не ведала — не до боев сейчас Ярине, не до сопротивления, Заповедная чаща ныне на соломинке держится. И вот любая ведунья бы это поняла, а ведьме то неведомо, да и не интересно, плевать ей на Чащу, и на Лес этот тоже. Велимира как квинтэссенция зла — оголтелого, безжалостного, бессмысленного зла. — Держись, — мне вслух того говорить не надобно было, Чаща моя и мысли мои услышит, если обращусь, но я сказала, мне так проще было. Сказать-то проще, а вот что делать я не знала, и времени на раздумья у меня не было. Велимира звала, зов нарастал, зов становился сильнее. Сколько ещё продержится Ярина? Минуту, две, может три, а после подчинится ведь, и, подчинившись, погибнет — беречь её ведьма не станет, и о сохранности её не подумает даже. Вмешаться, но как? Магии моей не хватит. Магию леса использовать я не в праве — моему лесу Заповедному то не пойдёт на пользу, и так неведомо на чём держимся, на упрямстве моём одном. А самой в бой вступить — то дело гиблое — не противник я Велимире, а коли я погибну и лес мой падёт. И что делать-то? По здравому размышлению следовало мне назад вернуться, да Ярину магией своей не удерживать — знаю ведь, что не удержу, не в моей власти то. Остановить бой-сражение? А тоже не выйдет — уж коли начала Велимира Чащу призывать, то не остановится, покудова не призовёт. И что же делать-то? За какую соломинку спасительную ухватиться?! И тут вдруг как молнией ударило — соломинка! Мне нужна была соломинка! В смысле клюка! Клюка ведуньи лесной — проводник силы прямой! Многое ведунья без клюки может, да с клюкой в десятеро больше! И главное то вот в чём — Велимира клюки не имела. Бесновалась, бесилась ведьма-то, но клюки при ней не было. Клюка осталась у ведуньи, да только той ведуньи уже и не было, видать сгинула, да сгинула давно, а клюка? Клюка где? Коли сгорела — пепел должен остаться. Сгнила? Сила её в воде и траве значит. А унести из Гиблого яра не могли её, клюка она к лесу накрепко привязана, а значит здесь она! — Ярина, — прошептала я, мокрую пожухлую траву рукой сжимая. — Клюку ищи. Доверяла мне Чаща Заповедная. Всей душой доверяла. От того и за мыслями моими потекла, как капли дождя в ручеек стекают, в единое русло вливаются. Вот так и сила наша потекла — каплями незримыми, нитями неощутимыми, потоком незаметным. Мчалась по нам нежить растерянная, топали по нам ведуньи взбешенные, ступали по нам воины мои да маги Агнехрановы, а мы искали, не отрываясь, не отвлекаясь, и не думая. |
