— Так значит, — Тиромир усмехнулся издевательски и одной этой усмешкой так мать свою напомнил. — Валкирин, ты меня дураком набитым перед всей столицей, перед всем миром выставила! Ты друга моего ближайшего, мне дорогого — сгубила. Ты…

Договорить я не дала, перебила спокойственным:

— Тиромир, а помнишь, гуляли мы с тобой и Кевином как-то близ театра?

Маг умолк, с ненавистью взирая на меня.

— М-м, — протянула задумчиво. — Мне тогда лет сколько было? Шестнадцать-семнадцать? Не помню точно. Одно вот только в памяти вдруг возникло — возвращались мы с премьеры той примы театра, коей до того усы на всех афишах малевали. Шумно было, многолюдно, фонари ярко горели, экипажи подъезжали, и был там мужчина. Имени не знаю, лица не помню. Мы карету твою ждали, а этот мужчина помог своей даме, актрисе той, сесть в экипаж, на нас поглядел да сказал сурово, что экзамены у вас впереди и следовало бы учебой заняться, а не художествами. Кто это был?

Тиромир хотел было ответить издевкою, но вдруг осёкся, замер. Призадумался. А затем неверяще произнёс:

— Я не помню.

Помолчал, да и добавил:

— Я лица его не помню. Слова — да, карету дорогую, спутницей его точно была примадонна театра, такую не забудешь, с цветами… точно — розами алыми да в красном платье, её припомнил отчётливо. А мужчину… нет.

И на меня поглядел вопросительно, даже ненависть схлынула.

Оно и понятно — он маг, память у него отменная, магам-то память тренируют сызмальства, и вот то, что он и вдруг лица не припомнил, это уже интересно до крайности.

Неужто аспиды не вымерли, а живут себе преспокойственно среди людей, скрываясь крайне умело? Настолько умело, что боевой маг, гордость школы, и тот лица его не упомнит, а значит — не видел!

— Валкирин… — вдруг позвал меня Тиромир.

Враждебно на него взгляд подняла. А потому что недруг он мне, и я это теперь знаю. А он… он знал другое.

— Почему ты меня бросила? — и в голубых глазах бесчувственного мага, вдруг показалась боль.

Не поверила бы, никогда не поверила бы, но я ведьма, я такие вещи вижу. А вот отвечать… Отвечать мне не хотелось, и рассказывать, и доказывать. Отболело.

И потому сказала я лишь одно:

— А почему ты браслет обручальный снял, Тиромир?

И побледнел маг. Как полотно белый стал. Да взгляда моего не выдержал, глаза опустил, и лицо будто окаменело, только на скулах желваки ходуном ходят.

Ну вот и всё. И объяснять ничего не нужно.

Потянулась я за яблочком наливным, связь разорвать, да только вдруг вскинулся Тиромир, и торопливо, словно жизнь свою пытался возвернуть, выпалил:

— Ты бы выжила, Веся! А я стал бы магистром, и сумел бы защитить нас обоих! Я ради нас на это пошёл! У тебя же нестабильный дар был! Что ты могла, Веся? А ничего! Прирождённая ведьма с нестабильным даром! Два всплеска силы за всю жизнь! Последняя по успеваемости в школе! Без перспектив и потенциала! Но мне было плевать на это, Веся, мне всегда было плевать, мне ты нужна была. Такая как есть! Только ты! А ты… Ты выбрала другого! И ради чего? Оглядись — ты живёшь в прогнившей избенке посреди леса! Вокруг тебя одни нелюди! И это твоя идеальная жизнь? Ты всегда любила столицу, гулять по улочкам старого города, прорваться с боем на премьеру в театре, наслаждаться запахом кофе из кофейни на углу, ты… Ради чего?

Помолчав, я спокойно взглянула в его глаза и ответила:

— Говоришь, я бы выжила? Тиромир, ты снял обручальный браслет.