|
Ветки царапали распаренное от бега, искаженное от страха лицо, колючие травы цеплялись за подол порванной в нескольких местах юбки. Загрубевшими подошвам босых ног, привычных к ласковой луговой траве и даже к жесткому жнивью, в лесу уже не было столь вольготно: каждый последующий шаг, особенно в тех местах, где на земле валялись сухие ветки и сосновые шишки, прикрытые розовыми невинными колокольчиками или низкорослым папоротником, сопровождался невыносимой болью. Девушка продолжала бежать, но уже не так резво, чувствуя, что с каждым с трудом преодоленным метром силы начинают ее покидать. И все ж неизвестно, как долго она могла еще бежать в горячке, если бы случайно не запнулась о коричневый корень корявой сосны, как будто специально кем-то запрятанный в густой траве, похожей на переплетенные плети ежевики. Через нее и так было тяжело двигаться, а тут внезапно Стася на миг почувствовала, что ее как будто кто-то невидимый схватил за ногу; она вскрикнула и с вытянутыми вперед руками распласталась на земле.
Не успела девушка подняться, как сверху навалился парень с обезображенным шрамом лицом. Зажав ее раскрытый в крике рот вонючей, мокрой от пота ладонью, он сквозь стиснутые зубы угрожающе процедил: — Пикнешь, убью. Неловко упершись ему в грудь слабыми кулачками, Стася принялась извиваться, пытаясь сбросить с себя ненавистное тело парня, одежда которого источала невыносимый удушливый запах сырой земли и почему-то мочи. Но бандит сноровисто перехватил ее руки и завел ей же за спину, плотно прижал к земле ее же телом, а свободной своей рукой быстро завернул подол и без того задранной юбки ей на голову и туго завязал в узел. Теперь, сколько бы Стася ни извивалась и ни брыкалась, печальные последствия для нее были предрешены. Тогда девушка плотно свела оголенные белые ноги и согнула их в коленях, давая понять, что не намерена мириться со своим безнадежным положением и просто так с девичьей невинностью не расстанется. Увидев ее белоснежную кожу и темный шерстистый мысок внизу напрягшегося живота, покрывшегося блестящим потом в предчувствии того, что через минуту с ней произойдет в первый раз то, что, собственно, должно случиться лишь после свадьбы с любимым, Виерстурс совсем потерял голову. Он дрожащими руками завернул на девушке дешевенькую кофту, обнажив ее упругие груди с острыми пуговками розовых сосков. Затем быстро привстал на колени, отбросил автомат в сторону и, спустив галифе, навалился сверху на девушку, пытаясь своим телом раздвинуть ее плотно сжатые, согнутые в коленях ноги. От бессилия что-либо предпринять против насильника Стася зло сжала губы и горько заплакала, тонко поскуливая, как щеночек, которого обидели злые люди. Она не видела, как в этот момент появился Каспар, только почувствовала присутствие другого человека. Судя по тому, как он сипло и загнанно дышал, парню пришлось очень сильно поторопиться, чтобы успеть самому снять сливки, о которых он час назад упоминал. — Отошел, — сказал он приятелю дрожащим, хриплым от вожделения голосом, потому что от вида обнаженного тела девушки у него у самого мигом пересохло в горле. — Быстро. Не дожидаясь, когда Виерстурс уступит место, Каспар бесцеремонно схватил его за шиворот и рывком скинул со Стаси. Затем лихорадочными движениями спустил с себя галифе, стал на колени и коротко ударил девушку кулаком в напрягшийся живот. От резкой боли Стася вскрикнула и разжала ноги, чем и воспользовался насильник. Девушка не помнила, в какой момент потеряла сознание. Все, что осталось в памяти, это красные кроличьи глаза блондина, его потные трясущиеся руки, беззастенчиво шарящие по ее телу, его тяжкое сопенье возле ее лица и резкие движения, которые как будто разрывали ее изнутри. А потом извращенец захотел, чтобы девушка поцеловала его в губы; порвал завернутую на ее лицо юбку и кофту и принялся ловить своими темными отвратительными губами ее по-девичьи свежие алые губы. |
