Стиснув зубы, Стася неистово мотала головой, стараясь увернуться. Тогда бандит схватил ее нежные щеки своими твердыми пальцами и сжал их как клещами, от боли она разомкнула рот, и он впился в ее губы своим ртом. Этот похотливый подонок кусал и сосал их с наслаждением, как будто он был не человек, а вампир и стремился вытянуть из нее последние жизненные соки.

От отвращения девушка почувствовала рвотные позывы, несколько раз дернулась, сглатывая рвавшееся наружу содержимое желудка, но не смогла себя пересилить, и ее вырвало утренним завтраком прямо в лицо бандиту.

— Ах ты, сука, — заорал он, моментально с нее скатившись. Затем вскочил, не застегивая галифе, с болтавшимся сразу поникшим вонючим отростком, и несколько раз с силой ударил девушку в бок носком тяжелого сапога.

В тот момент Стася, по-видимому, и потеряла сознание, напоследок успев догадаться, что парень со шрамом с нетерпеливым желанием переворачивает ее на живот, с жадностью похотливого самца охватив белые тугие ягодицы своими липкими руками. А потом наступила спасительная темнота…

Стася разомкнула слипшиеся от слез и крови веки, блуждающим взглядом повела вокруг, с удивлением отмечая, что в природе ничего не изменилось: все так же продолжали летать красивые бабочки, в горячей траве трещали невидимые кузнечики, жужжали пчелы, видно, залетевшие сюда от их пасеки, где-то далеко куковала кукушка.

Собравшись с силами, Стася вначале встала на колени, потом с великим трудом поднялась, как немощный человек, упираясь руками в землю. Постояла, покачиваясь, словно на ветру, вытерла подолом сгустки крови на бедрах и неуверенно сделала первый шаг, но сразу же вскрикнула от резкой боли в щиколотке, которую подвернула, когда налетела на корень; поспешно ухватилась за тонкий ствол орешника. Но настолько было велико ее стремление вернуться домой, что девушка, стиснув зубы, быстро оттолкнулась от деревца и, ступая на поврежденную ногу, сильно прихрамывая, оставляя за собой кровавые следы, двинулась по направлению к хутору. Через полсотни шагов боль притупилась, и далее Стася двигалась механически, движимая лишь одним желанием — увидеть отца живым.

Она шла будто в тумане и не помнила, как долго добиралась до хутора. Лишь когда вышла из леса и увидела разруху на пасеке, сознание понемногу вернулось, но особого значения это уже для нее не имело. Медленно оглядывая потухшими глазами сгоревшие ульи, она блуждающим взглядом наткнулась на обгоревший труп отца: он лежал на спине, оскалив прокопченные зубы, с черными выгоревшими глазницами. Рядом валялся фонарь «летучая мышь» с разбитым стеклом, откуда бандиты добыли керосин, чтобы запалить пасеку. Горела мелкая сухая трава и уже подбиралась к старому бревенчатому дому, которому в прошлом году исполнилось двести лет.

Стася могла погасить огонь и сохранить дом в надежде, что в нем придется жить, выйти замуж и растить детей. Только зачем ей жить с позором, когда ее в разных непотребных позах обесчестили похотливые самцы, зная, что держать ответ за бедную девушку они ни перед кем не будут.

— О, милостивый Боже, Отец Небесный! Помоги моему доброму папеньке прийти в царствие Твое! — невнятно прошептала Стася разбитыми покусанными губами лютеранскую молитву, слабой рукой перекрестила труп старого Мангулиса; еще немного постояла, как бы запоминая отца, повернулась и побрела к сложенной из серого камня риге с распахнутыми настежь воротами.

Войдя внутрь, Стася сняла со стены висевшую на крюке косу-литовку. Опустившись на колени на прошлогоднее, но еще душистое сено, прислонила косу пяткой к основанию стены, направила острие под левый сосок и с силой, всем телом подалась вперед, чувствуя острую, пронзающую грудь боль и хруст молодых, еще не до конца отвердевших костей.

* * *

Через лес шли четверо бандитов, настороженно озираясь по сторонам, торопясь уйти подальше от хутора Талаевиеши.