Она без всяких усилий поднялась по склону впадины и исчезла, словно поглощенная зарослями. Я остался один посреди абсолютного безмолвия, которое царит на дикой африканской земле, близ экватора, когда солнце только перевалило зенит и густой воздух раскален и тускл от его пламени.

Я был один, затерянный в хаосе сухих непроходимых зарослей, из которых никогда бы не выбрался: единственное, что меня еще связывало с обитаемым миром, — это маленькая девочка, которая исчезла среди колючих кустов.

Дрожь пробегала по моему взмокшему телу короткими мелкими волнами все быстрее и быстрее. Но то был не страх. Вернее, страх, не похожий на обычный. Его вызывало не чувство опасности. Я дрожал, потому что каждое мгновение приближало встречу, знакомство, соприкосновение с чем-то непостижимым и сверхчеловеческим. Ибо если мое предчувствие меня не обманывало, я теперь знал, кто это…

Детский смех, высокий, звонкий, счастливый и восхищенный, зазвенел, как колокольчик в тишине зарослей. И смех, который ему ответил, был еще чудеснее. Ибо это действительно был смех. Во всяком случае, я не мог найти ни в памяти, ни в своих ощущениях другого слова, другого выражения, чтобы описать это добродушное рычание, эти громовые раскаты животной радости.

Нет, это было невозможно. Такого просто быть не могло!

И вот уже оба смеха, — колокольчик и рычание, — звучали вместе. Когда они умолкли, я услышал, как Патриция меня зовет.

Скользя и спотыкаясь, я вскарабкался по склону, цепляясь за кусты, раздвигая заросли израненными руками и оставляя на колючках капельки крови.

За растительной стеной оказалось обширное пространство, поросшее низкой травой. На границе саванны стояло единственное дерево. Оно было не очень высоким. Но от его узловатого коренастого ствола, подобно спицам колеса, во все стороны отходили могучие длинные и густые ветви, образуя гигантский зонт. В его тени лежал лев. Лев, во всей своей ужасной красе и великолепии. Грива волной ниспадала на его опущенную на землю морду.

И между его огромными передними лапами, которые, играя, выпускали и втягивали когти, я увидел Патрицию. Она прижималась спиной к груди гигантского хищника. Шея ее была совсем рядом с полуоткрытой пастью. Одной рукой она тормошила чудовищную шевелюру.

«Кинг, воистину Кинг, — была моя первая мысль. — Король. Царь зверей».

Однако это уже говорит о том, как плохо я был защищен в тот момент: ни разум, ни даже инстинкт меня не охраняли.

Лев поднял голову и, увидев меня, зарычал. Странное оцепенение замедлило все мои рефлексы. Его хвост взвился в неподвижном воздухе и щелкнул по боку, как кнут пастуха. И тогда я перестал дрожать: страх, самый вульгарный страх, свел все мои мускулы. В одно мгновение истина предстала передо мной с ужасающей ясностью: Патриция сумасшедшая и заразила меня своим безумием.

Лев зарычал еще громче, хвост ударил его по боку еще сильнее. Голос, лишенный тембра и выражения, приказал мне:

— Не шевелитесь… не бойтесь… ждите.

Одной рукой Патриция изо всех сил вцепилась в гриву, а другой начала почесывать морду хищника между глазами. Одновременно она приговаривала немного нараспев:

— Спокойно, Кинг, спокойно. Это новый друг, Кинг. Это друг… друг…

Сначала она говорила по-английски, затем перешла на африканский диалект. Но слово «Кинг» повторялось все время.

Угрожающе поднятый хвост опустился на землю. Рычание постепенно затихло. Морда снова приникла к траве, и только что взъерошенная грива опять закрыла ее до половины.

— Сделайте шаг, — сказал голос без эха.

Я повиновался. Лев не шевельнулся. Но уже не спускал с меня глаз.

— Еще, — сказал голос без эха.

Я шагнул вперед.

Приказ за приказом, шаг за шагом.