Солнце во всем великолепии поднималось над зарослями, но вонь грязного хлева, коровьей мочи и навоза отравляла свежий утренний воздух.

— Идите скорей! — крикнула Патриция. — Они начинают.

Она потащила меня по длинному пологому склону к вершине холма. Там была выровнена площадка в форме грубого овала. По его обводам возвышался двойной барьер из колючих кустарников, сцепленных между собой шипами. Внутри этой ограды дымилась желтоватая, густая масса, скользкая и вонючая. Это был полужидкий коровий навоз.

Чернокожие мужчины, женщины и дети топтали, разминали, переворачивали и месили эту отвратительную кашу, чтобы сделать ее плотнее и однороднее. Патриция заговорила с ними на их родном языке. Вначале на свирепых лицах застыло изумление: как, эта маленькая белая девочка знает их язык? Но затем даже самые замкнутые и жестокие лица смягчились. Женщины пронзительно захохотали, дети завизжали от радости.

Я искал взглядом Ориунгу, но не увидел ни одного из троих моранов. Однако старый Ол'Калу был здесь. Я с ним поздоровался. Он узнал меня и ответил:

— Квахери.

Затем он подал своим соплеменникам знак продолжать работу.

Волна зловония разлилась еще шире, стала плотнее, гуще. Я инстинктивно отступал и задерживал дыхание. Но Патрицию, похоже, это совсем не смущало. Девчушка, которая накануне, убегая из моей хижины, оставила после себя легкий запах мыла и лавандовой воды, — он и до сих пор исходил от нее, — эта девчушка с таким обонянием, что различала тончайшие оттенки ароматов джунглей, сейчас с горящими от удовольствия глазами жадно вдыхала отвратительную вонь.

— Ну и хитрецы эти масаи, — сказала Патриция, пытаясь заразить меня своим энтузиазмом. — Знаете, они очень умные. Построить дом из коровьего навоза! Понимаете, они никогда не живут на одном месте, у них нет ни одной лопаты, никаких инструментов, ничего. И тогда они изобрели манийятту. Они держат свое стадо весь день и всю ночь на том месте, где хотят разбить лагерь. Потом все топчут навоз, готовят смесь.

— А дальше? — спросил я.

— Сейчас увидите, — сказала Патриция. — Смотрите, они начинают.

Несколько мужчин вокруг липкой лужи устанавливали в два ряда плетни, соединенные арками из колючих ветвей, плотно сцепленных между собой шипами. Постепенно плетни принимали форму овала, окружающего всю площадку, и скоро ажурный туннель на вершине маленького холма замкнулся. Он был очень низким — сводчатая кровля едва доходила до пояса тем, кто ее устанавливал, и бесчисленные колючки торчали из него во все стороны.

— Сейчас! Сейчас! — крикнула Патриция. — Смотрите!

Старик Ол'Калу отдал приказ. И тогда все разом — мужчины, женщины, дети, — кто ладонями, кто бурдюками, в которых в обычное время хранились вода и молоко, принялись поливать коричневатой теплой массой плетеный остов своего сооружения. Навозная смесь была еще жидкой и невыносимо зловонной, но она стекала, сгущалась, приклеивалась к плетням и образовывала стены, налипала и засыхала на сводах из колючих ветвей, и они становились крышей. И мужчины, женщины, дети, не теряя ни мгновения, укрепляли эти первые слои, обмазывая и поливая их все новыми порциями замешанного ими коровьего навоза.

— За несколько часов солнце все высушит и сделает прочным, — сказала Патриция. — Ну разве это не чудо?

Хотя с утра еще было довольно свежо, большие мухи уже начали слетаться жадными жужжащими роями.

— Поехали, смотреть больше нечего, — сказал я Патриции.

— Еще немножко, прошу вас! — взмолилась она. — Это так интересно.