— Не разговаривайте! — вполголоса приказала Патриция.

Высунувшись из окна, она вглядывалась в заросли.

После длинного отрезка по ровной, голой саванне, где целыми табунами резвились и носились зебры, машина пошла по проселку вдоль невысоких, поросших кустарником холмов.

— Стоп! — шепнула Патриция.

Она открыла дверцу потихоньку, неслышно нажав ручку несколько раз.

Затем она сделала нам знак не шевелиться и соскользнула на землю. Тело Кихоро едва заметно переместилось, стволы его ружья повернулись туда, куда двинулась девочка.

Она подкрадывалась неслышным шагом к двум колючим кустам с узким проходом между ними. И вдруг Патриция замерла. Ружье Кихоро чуть шевельнулось на его коленях.

Между двумя кустами появилась голова хищника. Изящная вытянутая голова со светлым мехом и веселыми рыжими пятнами, но губы морщились над страшными клыками, а из трепещущего горла рвалось смертоносное рычание.

Зверь выдвинулся немного вперед. У него были узкие морда и грудь, длинные лапы, круглая шея; пятна на его шкуре были меньше и темнее, чем у пантеры или леопарда. Это был очень крупный гепард. Патриция смотрела ему прямо в глаза, неподвижная, как маленькая статуэтка из дерева, забытая здесь в зарослях. Через какое-то время, которое мне показалось бесконечным, хищник сделал шаг назад, а Патриция — шаг вперед. И они снова замерли. Гепард отступал, и Патриция следовала за ним на том же расстоянии. И так они скрылись в кустах.

Неужели Кихоро не пойдет за ребенком, которого ему поручили? Он опустил ружье на колени, закрыл свой единственный глаз. Он-то знал точно, что власть Патриции оберегала ее надежнее, чем его пуля.

Толкнув дверцу, которую Патриция оставила открытой, я вышел из машины и, приподнявшись на цыпочках, заглянул поверх кустов. За ними лежало тело животного, похожего по размерам и форме на маленького жеребенка, но с черными полосами на белой шкуре. Рядом играли две кошки кремового цвета, словно обсыпанные коричневым конфетти, — самые живые, грациозные и благородные, каких только можно представить. Оки шлепали друг друга лапами, сталкивались головами, кувыркались, гонялись друг за другом. И, не прерывая игры, молодые гепарды отрывали куски мяса от трупа маленькой зебры.

Кусты скрывали от меня Патрицию и взрослого хищника. О чем они говорили? Чем могли обмениваться?

Когда Патриция наконец присоединилась ко мне, я спросил у нее:

— Почему ты не держишь у себя одного или двух таких зверей? Говорят, они прекрасно приручаются…

Девочка посмотрела на меня изумленно и презрительно.

— Гепарды? Когда у меня есть Кинг?

Она тихонько повторила:

— Кинг…

Внезапно дикая, почти свирепая решимость исказила, напрягла черты ее лица. Я не знал, на что она решилась, но я испугался.

— Давай вернемся, — сказал я. — Ты заставила меня подняться еще до света. А потом этот навоз, манийятта, мухи. Я должен принять ванну.

— Возвращайтесь, если хотите, — отрезала Патриция. — Но только без меня.

Ну что мне делать, кроме как остаться?

Девочка склонилась к Кихоро и что-то шепнула ему на ухо. И впервые я увидел, как старый кривой следопыт покачал изуродованной шрамами головой в знак отказа. Патриция заговорила быстро и громко. Он склонил голову. Если она ему сказала то же самое, что и мне, Кихоро вынужден был отступить.

А что оставалось делать Бого, кроме как подчиняться приказам и знакам Кихоро, который указывал дорогу? Ведь этого требовала Патриция!

Наверное, очень немного людей, белых или черных, забирались туда, куда нас вел кривой следопыт. И уж наверняка только они с Буллитом пересекали на машине эти обширные, неведомые пространства, истинное царство диких животных.