Когда мы все заняли места в машине, Бого, ожидая дальнейших приказаний, повернулся к Патриции, а не ко мне. Но она этого не заметила или не захотела заметить. Тогда Бого по собственному почину двинулся в обратном направлении по той же самой дороге, по которой мы приехали.

Патриция сидела, полузакрыв глаза, и, казалось, дремала. Но теперь я уже знал ее слишком хорошо, и ее вид меня не обманул. Прикрываясь внешним безразличием, она о чем-то напряженно думала.

Впереди нас на довольно близком расстоянии клубы пыли скрывали стадо, которые масаи перегоняли на пастбища. Бого обогнул его, стараясь держаться подальше. По обеим сторонам стада над клубами пыли возвышались пылающие шевелюры моранов. А во главе стада, словно в красном ореоле, плыл плетеный из медных кос шлем Ориунги.

Патриция приоткрыла глаза. Я решил, что она думала о самом прекрасном и самом дерзком из трех юных воинов. Я ошибся. Она думала о крови.

— Когда я начала давать Кингу сырое мясо, — заговорила Патриция, — он разрывал его с таким удовольствием, что мне тоже захотелось попробовать. Это было невкусно. Потом Кихоро пришлось уходить со своим ружьем за пределы заповедника, чтобы добывать Кингу мясо. Я всегда смотрела, как он его пожирает. Наконец Кинг начал охотиться сам. Сначала он притаскивал газель или антилопу в пасти к самому нашему дому. Но мама этого не хотела. Вот тогда отцу и пришлось частенько угощать Кинга хлыстом, а Кинг после этого разрывал кибоко.

При этом воспоминании Патриция легко рассмеялась. Но тотчас на лицо ее вернулось серьезное и даже суровое выражение, которое делало ее совершенно взрослой.

— Когда Кинг облизывал кровь со своих клыков, он казался ужасно счастливым, — продолжала Патриция. — И я пробовала еще несколько раз. Макала палец и облизывала. И все равно было невкусно.

Патриция обернулась, посмотрела сквозь заднее стекло машины. Но там уже не было видно ни стада, ни его свирепого пастуха. Даже пыль казалась маленьким рыжим облачком, едва различимым вдали.

— С тех пор я уже давно не пробовала, — вновь заговорила Патриция. — Но когда сейчас моран слизнул кровь со своей губы — вы видели?.. Он мне напомнил Кинга, мне опять захотелось. Как глупо!

Патриция тряхнула головой так, что волосы ее растрепались.

— А масаи пьют кровь коров с самого детства, — сказала она. — Они к ней привыкли, как хищники, которые убивают, чтобы жить.

Мы оставили позади масаев с их манийяттой и пастбищами и теперь катились наугад, как позволяла местность: то мимо лесистых холмов, то через поляны, то между зарослями. Положив подбородок на край открытого оконца, Патриция наблюдала за животными, — их становилось вокруг нас все больше и больше. Даже в этих заповедных местах количество их изумляло.

— Это час, когда животные возвращаются к водопоям, — сказала Патриция. — Одни пасутся, гуляют…

Нежные губы и тонкие крылья ее носа вздрогнули.

— А другие — охотятся, — добавила она.

Потом схватила Бого за плечо и приказала:

— Езжайте как можно медленнее!

Мне она объяснила:

— Если машина не очень шумит и идет медленно, животные не обращают на нее внимания. Они думают, что это другое животное. Спросите у моего отца. Он не помнит случая, чтобы лев, слон, носорог или буйвол бросились на машину, даже когда в ней люди.

— Слышишь, Бого? — спросил я.

— Слышу, месье, — ответил шофер.

Морщины на его лице, которые я видел в профиль, разгладились. Он улыбался.

— Не разговаривайте! — вполголоса приказала Патриция.